Гастролеры, или Возвращение Остапа

– Так, раздеваемся, господа! – возгласил Жульдя-Бандя тоном, не принимающим возражений, что не очень понравилось ни первому, ни второму Александрам.

– А до каких поров?! – осведомилась Марина, вовсе не преследуя цели таить от общества выращиваемый более четверти века бюст.

– До поров, определённых природою! – уточнил взваливший на себя организаторские функции молодой человек.

– Форма номер раз – часы, трусы, противогаз! – усмехнулся репрессированный истопник в попытке реабилитироваться в глазах друзей.

– Шурик, такими мощными тирадами будешь раскидываться в детском саду! – сурово предупредила толстуха Кэт…

Внушительная парилка, с расчётом на компанию, вместила всех, нещадно обжигая сухим горячим воздухом. Крохотная, окрашенная в оранжевый цвет сорокаваттка над дверным косяком с трудом освещала помещение, создавая лёгкий интим.

Мокрые тела в тускло-жёлтом свете казались загорелее и эротичнее, что, несомненно, возбуждающе действовало на молодую кричащую плоть.

Жульдя-Бандя, искушённый в этих вопросах, не стал изначально насиловать организм. Он кинулся в прохладную воду бассейна, имея целью, по большей части, заглушить инстинкты, пробужденные полуобнажёнными молодыми зовущими женскими телами.

Прохладная вода тотчас поглотила низменные плотские вожделения. В предбаннике Виолетта, взвалившая на себя обязанности чайханщицы, водрузила на стол самовар, заваривая модный китайский чай.

– Маруся, а что это ты сегодня в чёрном купальнике? – заметила она, не скрывая зависти к её внушительному бюсту, что ставило подругу на голову выше перед соперницами.

Толстуха Кэтрин хихикнула, что предвещало какую-нибудь гадость:

– У неё траур. Любовник бросил! Вернулся к родной жёнушке.

– И вовсе нет. У меня траур по…

– Безвременно ушедшей девственности! – поддела Лена и захохотала под влиянием собственной шутки, впрочем, нисколько не завидуя внушительному бюсту подруги.

Шутка черноволосой подружки тронула ранимые женские сердца. Все, включая и потерпевшую, хохотали от столь оригинальной версии.

– Нет, а серьёзно – что у тебя с этим психологом? – Виолетта в вопросительном ожидании слегка склонила головку.

– Я бы этому козлу яйца пооткручивала…

– Статья 89 Святого Писания, часть вторая – «Издевательство над животными» – до двух лет в санатории общего режима, – Жульдя-Бандя окинул присутствующих победоносным взглядом, оценивая реакцию на свою шутку.

– Натуральный козёл, где ты его откопала? – Кэтрин сочувствующе покрутила головой.

– Граждане, пробуйте медок – липовый, – перевела тему с фауны на флору Марина, вонзая чайную ложку в пластичную бледную плоть в жестяной банке из-под восточных сладостей. Душистый запах дикого цветочного нектара заполонил утробу предбанника.

– В каком смысле?! – зачерпывая резной деревянной ложкой, поинтересовался приунывший гитарист, в намерении напомнить о себе.

– Из нектара цветка липы!..

– …Мужики, берегите яйца! На термометре уже девяносто пять градусов! – предупредила генеральская племянница при повторном восхождении компании в парилку.

– Нам как раз на оливье, – нашлась Кэтрин.

– Никаких оливье! На оливье куриные! – вступилась Марина и с материнской нежностью погладила вышеозначенное место у сидящего по правую сторону новичка.

– Убери грабли! – Виолетта с наигранной суровостью откинула руку подруги с интимного места кисельного братца. Впрочем, было уже поздно. Член мгновенно отреагировал, начиная принимать угрожающие формы.

Жульдя-Бандя, дабы скрыть от общественности свой темперамент, закинув ногу за ногу, скрестил в вышеозначенном месте руки, что, однако не ускользнуло от взора любвеобильной Маруси.

– У меня анекдот. Очень, можно сказать, злободневный и воспитательный, – умело выкрутился он.

– Валяй! – от имени коллектива позволила толстушка Кэт, заранее почему-то улыбаясь.

– Только в нём одно нехорошее слово, – предупредил Жульдя-Бандя. – И одно – средней степени пошлости, но два раза!

– Примем их тоже за одно нехорошее слово, – предложила Лена и, стеснённая развалившейся на верхней полати толстушкой, толкнула её в жирные бёдра. – Разлеглась, корова!

– Ну, рожай быстрей! – беззлобно пожурил Александр-первый, несколько раздражённый повышенным вниманием со стороны женской половины к вторгшемуся в компанию новичку.

– Едет в поезде Илья Муромец с сыном, – начал рассказчик, получивший кивком головы благословение толстушки. – В купе подсаживается интеллигентная миловидная дама с дочкой. Сын, дремавший на второй полке, просыпается, потягивается, – рассказчик украсил повествование, изобразив это. – «Пойду-ка я посру!» Уходит. Дама распекает Илью за невежество сына. «Сейчас я его воспитаю», – пообещал Муромец. Тот возвращается. – «Что же ты, сынку, грубый неотёсанный чурбан, будто в хлеву вырос, – напутствует папаша. – Девка, поди, неёбана, а он – «Пойду-ка я посру!»

Александры, и первый, и второй, забыв о пренебрежении к новоявленному парижанину от души смеялись, заряжая положительными эмоциями остальных.

– Я уже перегрелся, – известил рассказчик, растворившись в ведущем к бассейну дверном проёме.