Гатчинский коршун

Следующий день я начал с сочинения письма Генри Форду. Чем больше я изучал его биографию, тем с большим уважением относился к этому человеку. Даже развитие нашей автопромышленности я старался строить так, чтобы не наносить Форду лишнего ущерба. Например, он вынужден был купить лицензию на свой конвейер. Но деньги для этого ему ссудили мы, а потом Гоша с Машей какими-то непрямыми махинациями смогли сделать так, чтобы увеличение прибылей от производства в три раза перекрыло траты Форда на лицензию. В том, что этот мир увидел «Форд-Т» на три года раньше, чем наш, была и немалая моя заслуга.

Официальным поводом для письма было уже объявленное мной желание учредить Найденовскую премию за наибольший вклад в развитие человеческой цивилизации – я предлагал ему принять участие в обсуждении статуса этой награды.

Разумеется, столь занятый человек вряд ли поедет черт знает куда, чтобы только обсуждать какую-то премию, поэтому я полторы страницы распинался о том, что готов поделиться с ним своими последними разработками, такими, как гидроусилитель руля, шарниры равных угловых скоростей и многое другое, в обмен на его советы по организации автомобильного производства в Георгиевске и Москве. Ну и намекнул про то, что занимаюсь не только естественными науками, но и их приложением к трансцендентным – в частности, получены определенные результаты в изучении реинкарнации. Да и вообще, писал я, всякие политики почем зря катаются на всевозможные встречи, а мы с вами, инженеры, чем хуже? Посидим, пивка попьем, глядишь, и еще чего придумаем.

Закончив письмо, я отложил его к отправке и нацарапал короткую записку Рябушинскому. В ней я спрашивал, не надоела ли крупным промышленным кругам, в качестве выразителя их интересов, гучковская партия. Клоуны ведь! И не создать ли им свой рабочий орган, чтобы прямо, без всяких лишних передаточных звеньев отстаивать свои интересы передо мной и императором? Для начала я предлагал собраться у меня – ему, Прохорову, Коновалову и Диксону, который, хоть и американец, но давно уже обрусел. Можно еще кого-нибудь по вашему усмотрению, писал я. Поговорим о вашем участии в реформе российского экономического законодательства.

Тут я как раз надеялся создать действительно рабочий орган, а не говорильню наподобие пресловутой «Каки», которая уже девятый месяц исходила энтузиазмом и вот-вот должна была что-то родить. Причем я хотел, чтобы промышленники составили еще и проект банковского кодекса – потому что доверять это банкирам или купленным ими экспертам означало пустить в огород голодное стадо козлов.

После написания своих документов я начал читать чужие. На сегодня у меня была пухлая папка из Аничкинова дворца – от канцелярии Мари. Там обстоятельно, нудно и бестолково описывались проблемы, проистекающие из нашего с вдовствующей императрицей бракосочетания.

Первые три листа освещали вопрос – а теперь-то она кто? Княгиня Найденова? Дальше шло рассмотрение каких-то плюсов и минусов этого.

Не дочитав даже до середины, я наложил резолюцию:

– Какая еще императрица-мать?! ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕЙ ЖЕ И ОСТАЕТСЯ! Сомневающиеся приглашаются в Гатчинский дворец, кабинет 315, старший следователь господин Ли, прием круглосуточно.

Еще три листа посвящалось будущему ребенку. Типа, что будет, если он родится женского пола? А если мужского?

– Ваше счастье, что хоть возможность появления бесполого рассматривать не стали, – написал я. – Кто родится, тот и родится, тогда и думайте.