Gaudeamus igitur

в которой новейшая история становится самым популярным предметом. Ну после общей магии, разумеется. Эльфы изыскивают тайные ходы, раубриттеры претендуют на звание королей, магистры уезжают в боевые командировки, оставив вместо себя невразумительных аспиранток, а конец света становится вполне реальной альтернативой

Кто придумал, будто лютня не ударный инструмент?

Неизвестный эльфийский менестрель (по непроверенным данным — Морольт ан Финденгейро)

Естественно, домашнего задания я делать не стала — да и никто бы не стал, имея при себе такую замечательную отговорку. Остаток дня я провела самым приятным образом — рассказывая Полин об олимпиаде и представляя в лицах комиссию, тварюшку и главного магистра-некроманта. Мнемо-амулет был со вкусом испытан, найден весьма приличным и определен на вечное местожительство в мой карман. Любопытная алхимичка решила было пролистать книгу, но захлопнула ее почти сразу же, позеленев странице на второй. Моих нервов хватило чуть-чуть подольше, но, увидев красочную иллюстрацию к теме «Практика открывания могил», я быстренько закрыла том. Ну уж нет, не настолько я люблю некромантию, чтобы держать такое в своей комнате. Место этой книге только у Зирака, там она, может, кому-нибудь и пригодится.

Ночью я спала как сурок, и снились мне всевозможные летающие, прыгающие и закапывающиеся твари, то и дело сбивающиеся в кучку и начинающие синхронно моргать большими печальными глазами.

Наутро я встала немного раньше обычного, чтобы успеть до занятий забежать в библиотеку. Во-первых, надо было вернуть справочную литературу, во-вторых, отдать Зираку мой вчерашний приз. Идея была отличная, но вот воплощение подкачало: спать хотелось немилосердно, и несколько минут я лежала с закрытыми глазами и уговаривала себя встать. Вставать не хотелось, так что я, отчетливо осознавая, что нагло вру, пообещала организму лечь спать сразу же, как вернусь с лекций. Мрыс с ними, с домашними заданиями. Алхимию сделаю послезавтра на перемене, некромантию спишу у того же де Максвилля. А боевой магии послезавтра нет, и это очень хорошо и правильно…

Наконец я отлепилась от постели и быстро натянула на себя выстывшую за ночь одежду.

Было холодно, тихо и темно. За окном плескался непроглядный зимний мрак, в котором смутно светился контур Солнечного шпиля. Полин, ранняя пташка, с ногами сидела на постели и сосредоточенно красила ресницы, зачем-то приоткрывая при этом рот.

— Привет, — неразборчиво сказала она, не прерывая своего дела. — Ой, а что это у тебя на губе?

— Где? — Я спросила и сразу поняла ответ, ибо в уголке рта тут же заболело и зачесалось. Некоторый опыт подсказывал, что чесать и облизывать это не стоило.

Подойдя к зеркалу, я мрачно посмотрела на себя. Отражение было бледное, помятое, невыспавшееся и украшенное славной блямбой в пресловутом углу рта. Горло чуть побаливало, так что я, очевидно, все-таки простудилась, несмотря на выданный гномом-завхозом теплый плащ.

— Хочешь, микстурку дам? — с неожиданной заботой предложила Полин. — Я себе готовила, но там еще полбанки осталось…

Я подозрительно покосилась на алхимичку:

— Да?

— Ага…

— А что мне надо за это сделать?

— Ох и меркантильная же ты, Яльга! — посетовала на меня она, соскакивая с постели и рывком открывая дверцу тумбочки. — А вот просто так я тебе микстурки дать не могу?

— Можешь, — признала я. Полагать иначе было опасно.

Покопавшись в тумбочке, Полин вытащила наружу маленькую склянку, закручивающуюся стеклянной крышкой, и задумчиво повертела ее в руках. Этикетки на баночке не было, и я насторожилась, прикидывая, а так ли уж нуждаюсь я в лекарствах. Алхимичка может ведь и перепутать зелья — а в медпункте меня не любят, особенно после истории с мгымбром…

— Вот! — наконец решилась Полин, протягивая мне баночку. — Смазывай дважды в день — и все как рукой снимет!

— Спасибо, учтем… — Я немедленно раскрутила крышку и сунула внутрь нос. Пахло зелье пристойно, цветом тоже не поражало, так что я решила все-таки рискнуть. На микстурку оно, правда, не тянуло — скорее уж, сие была мазь, — но терминология Полин была далека от общеупотребительной.

— Яльга, а Яльга, — позвала меня алхимичка несколько секунд спустя, когда я, скорчив гримасу, смазывала зельем пакостную блямбу. — Вот скажи, ты меня любишь?..

— Угум, — невнятно согласилась я. Вариантов все едино не было.

— А ты… ты меня сильно любишь?

— Это смотря что требуется…

— А, там посмотрим! — беззаботно махнула рукой алхимичка.

Я пожала плечами, закручивая крышку. Женская логика в исполнении Полин была еще страшнее, чем женская логика вообще.