Гаухаршад

Гаухаршад резко рассмеялась, не дослушав матери, она оттолкнула от себя чашечку с шербетом. Смехом своим ханбика пыталась скрыть разочарование, растоптанную искорку надежды. Они никогда не предложат ей в мужья калга-солтана, ведь весь этот мир считает их родственниками, и только потому, что когда-то его отец и её мать соединились в браке. Только Гаухаршад знает, что никогда не увидит в Мухаммаде брата, он вечно будет её возлюбленным. И она могла бы стать женой крымского солтана, только Нурсолтан этого не позволит. Валиде не захочет лишиться молодого и красивого поклонника!

– Хорошую же судьбу вы мне уготовили, сидеть в гареме Тук-Мухаммада, дожидаясь, пока старый бей отправится в сады Аллаха, а мой супруг станет главой рода! – язвительно произнесла Гаухаршад.

– О чём ты говоришь?! – в ужасе от слов дочери вскричала валиде.

– Говорю то, что думаю! Я не желаю оставаться в Крыму из-за сомнительной перспективы когда-нибудь стать женой крымского беклярибека! – Она покраснела и, подскочив с дивана, заговорила зло и резко, крепко сжимая кулаки. – Желаю уехать в Казань и уеду туда!

Казалось, ещё мгновение, и Гаухаршад примется крушить всё вокруг. Последняя надежда Нурсолтан оставить дочь около себя и хоть как-то примириться с ней рушилась на глазах. В страхе, что с дочерью может опять случиться нервный припадок, которому ханбика была подвержена последние месяцы, Нурсолтан попыталась успокоить девушку:

– Я не настаиваю, Гаухаршад, если желаешь уехать в Казань, ты отправишься туда. Присядь же, допей шербет, тебе сейчас принесут другую чашечку.

– Я выпью шербет в своих покоях, вы испортили мне аппетит, госпожа валиде! – Гаухаршад прошла к дверям, и когда рука её коснулась резных створок, оборотилась к поникшей матери, победно вскинув голову.

«Я ни в чём больше не уступлю ей, – с чувством полного удовлетворения подумала ханбика. – Я уеду в Казань и начну там новую жизнь. И в этой жизни не будет места ни моей матери, ни солтану Мухаммаду. Я больше не позволю себе влюбиться в мужчину, не позволю смеяться над своими чувствами. Отныне будут любить только меня, а я решу, кто этого достоин!»

Как только Турыиш покинул пределы дворца, он направил коня к городским воротам. Новый начальник охраны ханбики, которому валиде даровала титул «юзбаши», отправился не в предместья, где среди поселений разноязыких, шумных жителей Салачика находился дом брата, а на дорогу, ведущую в Солхат. К концу дня караковый конь вёз всадника в лесную чащу. Здесь у подножья гор хоронился армянский монастырь Сурб-Хач, скрытый от чужих глаз густой листвой деревьев. Местные прихожане, среди которых было немало армян, находили в стенах монастыря духовную пищу, – создаваемые руками монахов замечательные рукописи с миниатюрами. В монастыре они могли поклоняться своему Богу, сохранять чистоту речи и религии, следовать обрядам далёкой родины. В этот солнечный день ворота Сурб-Хача были распахнуты, и десяток монахов с мотыгами на плечах держали путь к монастырским виноградникам. Каждый из них поздоровался с сотником, и по их свободному обращению было видно, что Турыиша здесь хорошо знают. Перед воротами мужчина сошёл с коня и, взяв его под уздцы, провёл внутрь. Монастырский двор был вымощен камнем, отполированным за много лет ногами монахов и прихожан. Проворный служка в чёрной рясе принял у воина коня и повёл его в конюшню. Турыиш нашарил железное кольцо, укреплённое в низкой двери, дёрнул его на себя и вошёл в каменную залу с высоким сводчатым потолком. Настоятель монастыря уже встречал его.

– Вы давно не навещали нас, – высокий голос настоятеля звонко зазвучал под сводами залы, смягчая его нечистый говор.

В отличие от армян, проживавших в Солхате и считавших татарскую речь привычным делом, настоятель монастыря Сурб-Хач плохо владел языком хозяев этих мест. Замкнутая монастырская жизнь не давала такой возможности, но объясниться с любым жителем Крыма в монастыре могли все, начиная от пастыря и кончая служкой.

– Нам неизвестны пути, уготованные Всевышним, – отвечал мангыт. – Может так статься, что я посещаю вас в последний раз.

Густая седая бровь настоятеля поползла вверх:

– А как же Геворг?

– Сегодня я заберу сына. – Турыиш отстегнул от пояса кошель с монетами. – Возьмите для вашего монастыря с благодарностью за то, что столько лет растили Геворга и хранили мою тайну.

Настоятель, приняв подношение, в задумчивости взглянул на кочевника.

– В жилах этого юноши течёт кровь нашего народа, – произнёс монах, – но он ваш сын, и я не смею возражать. Как решит Геворг, пусть так и будет.

А высокий черноглазый юноша уже бежал из распахнутых дверей навстречу Турыишу:

– Отец! Как я долго вас ждал! Вы приехали за мной?

Глава 6

В это солнечное утро базары Солхата были особенно многолюдны. Однако седобородые старики, которые восседали на выцветших циновках у каменных заборов своих жилищ, со вздохом сетовали:

– Какие были раньше времена! Нынешний базар сравним со скудным ручейком.