Гаухаршад

Юноша поспешно кинулся к ней, обхватил обеими руками талию девушки и вдруг смутился. Пряча глаза, он опустил госпожу на землю, торопливо спрятал свои большие ладони за спину. Она улыбнулась ласково, заманчиво. Вуаль из тонкого, прозрачного муслина почти не скрывала её черт, глаза блестели, пожирали жадным взором красивое лицо юноши. «А каковы его губы на вкус? – вдруг подумала ханбика. – Наверно, такому же красавцу посвятила свои страстные речи влюблённая Зулейха».

Строки величайшей из поэм Востока[32] сами собой полились из её уст:

Кем создан ты, о чудо из чудес,
Венец красы земной, красы небес?
Мою тоску и скорбь развей беседой,
Страны твоей названье мне поведай…

Она очнулась, когда юноша, безмолвно внимавший стихам, опустился вдруг на колени:

– Госпожа моя, прекраснейшая из женщин, достоин ли я ваших речей?

Она засмеялась недоверчиво, а он уже приник жаркими устами к её рукам, и Гаухаршад поразилась необузданности сына Турыиша. «Где рос этот дикарь? – подумала ханбика. – Он принял слова поэмы на свой счёт. Если ему не ведомы жемчужины великих творцов слова, то почему бы мне не воспользоваться этим?» Гаухаршад окунула пальцы в манившие её локоны юноши, но на ощупь они оказались не так шелковисты и мягки, как казались на первый взгляд. Ах, если бы не сын, а отец его стоял сейчас перед ней на коленях, как счастлива была б она тогда!

Глава 3

Гаухаршад отправилась в сад, как только её новый начальник охраны доложил, что все приготовления к наказанию Турыиша окончены. На особой площадке меж двух столбов его подвесили за руки. Слепящее солнце мешало ей смотреть, и ханбика щурилась и отводила глаза. Она скрылась от палящих лучей под защиту навеса, где для ханбики было устроено широкое низкое кресло. Мужчина же продолжал оставаться под солнцем, и ей было видно, как по напряжённому, обнажённому торсу его сбегали тёмные струйки пота. Гаухаршад хотелось казаться равнодушной, но сердце её при виде Турыиша сжалось, к горлу подступил комок, и она никак не могла вытолкнуть его и отдать приказание к началу бичевания. Наконец госпожа поймала на себе недоумённые взгляды воинов и махнула рукой. По саду прокатился рокот барабана. Палач повелителя подошёл к корытцу, где были сложены вымоченные в солёном растворе кожаные плети. Он поднял одну из плетей, взял другую, взвешивая их тяжесть в руках, но отдал предпочтение первой. У Гаухаршад пересохло во рту, она поддалась вперёд, не в силах уже казаться надменной и безразличной. Плеть взвилась в воздухе и со свистом обвилась вокруг человеческого тела, в мгновение ока вытянув взбухающий, кровавый след.

– Ах! – Ханбика зажала рвущийся изо рта крик, зажмурила глаза, но ужасающие, свистящие звуки проникали в её уши, рвали на части перепонки. Она ждала крика или стона, срывающегося с губ Турыиша, но юзбаши молчал. Гаухаршад раскрыла глаза и увидела побелевшее от боли лицо, мужчина до крови закусил губы, но стоны так и не являлись из его груди. Спина сотника превратилась в одну разверстую рану, и ханбика вскинула руку резко и требовательно:

– Достаточно!

Палач поклонился с почтением:

– Ещё десять плетей, пресветлая госпожа. Я не завершил своего дела.

– Приказываю прекратить наказание! – сквозь стиснутые зубы зло выкрикнула она. – Или ты желаешь сам оказаться у столба, ничтожный раб?!

У палача округлились глаза, и он, более не возражая, торопливо отступил в тень деревьев. Из рядов телохранителей выскочил Геворг, кинулся к наказанному:

– Отец!

Но его неосторожные движения причинили юзбаши такую боль, что мужчина, стойко выдержавший экзекуцию, потерял сознание. Гаухаршад сорвалась с места, она не помнила о чужих глазах и ханском достоинстве:

– Где табиб[33]?! Что вы топчетесь, как стадо баранов, снимите же его!

Досадливым жестом она отогнала всех, кто толпился над бесчувственным телом, опустилась на колени. Турыиш открыл замутнённые болью глаза, окровавленные, растрескавшиеся губы дрогнули в улыбке:

– Госпожа моя…

Ханбика поднялась, строго оглядела мангытов:

– Передайте моё приказание управителю дворца: желаю, чтобы юзбаши поместили в свободную комнату на втором этаже.

– Может, лучше отвезти отца домой? – робко вмешался Геворг.

Она полоснула юношу гневным взглядом:

– Я не меняю своих приказов!

Гаухаршад отвернулась резко, зазвенев бесчисленными драгоценностями, и отправилась во дворец. Ханская дочь шла с гордо вскинутой головой, а сердце её рвалось назад, к истерзанному мужчине, которого неведомо когда полюбила со всей горячностью юной души и с кем не желала расставаться ни на мгновение.

Ворвавшись в покои, Гаухаршад приказала всем удалиться. Она заложила на засов резные дверцы и кинулась ничком на постель. Слёзы ручьём потекли по щекам, она плакала, размазывая сурьму по щекам, и тихонько причитала: