Гауляйтер и еврейка

Но в то же время он получал — этого следовало ожидать — и анонимные письма: одно письмо было настолько резким, что он не решился кому-либо показать его. И под ним опять стояла подпись: «Не-известный солдат».

Поскольку в этом письме содержались серьезные оскорбления, Фабиан решил на этот раз не бросать его в корзину, а передать гестапо.

Письмо, которое Фабиан больше никому не показывал, гласило:

«В Библии говорится о непростительном грехе: это грех против святого духа. Те, кто продал душу, будут повешены на самой высокой виселице! Одумайтесь, доктор Фабиан, пока не поздно!

Не оскверняйте вашу душу, служа жалкой кучке преступников, ибо вам этот грех не простится. Одумайтесь, доктор Фабиан, пока еще есть время!»

V

Марион медленно поднималась по ступенькам епископского дворца. Выпал свежий снег, и когда она очутилась наверху и нерешительно обернулась, то увидела на ступеньках четко отпечатавшиеся следы своих ног. Она постояла, чтобы перевести дыхание. Теперь, когда она уже отважилась прийти сюда, отступления быть не могло, хотя мужество, которое только что наполняло ее сердце, рассеялось как дым. Она принадлежала к тем людям, которые всегда держатся смело, даже дерзко, но в решительный момент обессиливают от страха.

Из двери на верхней площадке вышел дежурный в черном мундире, с револьвером на боку; он с любопытством оглядел ее. В ту же секунду в Марион проснулась безмерная, несказанная ненависть, и мужество вернулось к ней. Она объяснила дежурному, что хочет видеть гауляйтера, и тот, еще раз окинув ее любопытным и одобрительным взглядом, распахнул перед нею дверь. Гауляйтер неоднократно заявлял, что принимает всех без исключения, но очень редко кому-нибудь удавалось переступить порог, отделявший его кабинет от комнаты адъютанта.

Марион приложила все усилия, чтобы выглядеть как можно красивее и привлекательнее. Дорогая шубка окутывала ее стройное тело, меховая шапочка была сдвинута на затылок, оставляя открытыми черные, как смоль, волосы, падавшие на большой красивый лоб. Туфли, перчатки, все мелочи, дополняющие дамский туалет, — все было безукоризненно.

Странная тишина в вестибюле и весь его вид поразили ее. Входя сюда с улицы, человек попадал точно в какой-то иной мир. Стены сверху донизу были расписаны святыми, пророками, аллегорическими фигурами, отчего все здесь дышало благолепием и святостью. Казалось, это преддверие рая. Марион с детства не была в епископском дворце.

Она медленно поднималась по белой мраморной лестнице, и сердце у нее снова сжималось от страха. Но донесшиеся сверху веселый смех и мужские голоса ободрили ее, и она решительно постучала в серую, украшенную замысловатым орнаментом дверь, которая вела в комнату адъютанта.

В это мгновение на пороге показались два офицера; они, смеясь жали на прощание руки друг другу. Один из них, человек средних лет с выражением какой-то особенной удали на лице, стал торопливо спускаться по лестнице. В дверях остался долговязый белокурый офицер. Он знаком пригласил Марион войти.

— Прошу вас, — приветливо сказал он; улыбка еще продолжала играть на его губах. Он быстро скользнул по ней взглядом, и по лицу офицера она поняла, что понравилась ему. Сегодня, если она хочет чего-нибудь достигнуть, ее главная задача — нравиться всем мужчинам, которые ей здесь встретятся. — Прошу вас, садитесь, — учтиво продолжал он, указывая на стул.

Окутанная табачным дымом комната адъютанта — она же и библиотека — была доверху заставлена книгами. Марион чувствовала на себе испытующий, хотя и дружелюбный взгляд офицера. Она назвала свое имя и стала было объяснять цель своего прихода, но офицер прервал ее.

— Фрейлейн Фале? — сказал он, улыбаясь. — А я-то ломал себе голову: где же я вас видел? Вы ведь известная теннисистка? Продолжайте, прошу вас. Вы курите? — Он пододвинул к ней коробку с сигаретами.

Марион покраснела; до сих пор все шло хорошо.

— Благодарю вас, — сказала она и сообщила, что в настоящее время она учительствует. Затем изложила свою просьбу, которая и привела ее сюда. У нее в классе тридцать мальчиков и девочек, но для занятий им предоставлена только одна небольшая комнатка, раза в два меньше этой библиотеки. Один единоверец предложил им три комнаты для школы, и она пришла сюда, чтобы получить на то разрешение господина гауляйтера.

Долговязый офицер внимательно выслушал ее и кивнул, но, по мере того как она говорила, дружелюбное выражение сбегало с его лица. Под конец он отвел от нее взгляд и потупился.