Гауляйтер и еврейка

На обратном пути он прошел мимо дома Кристы. Все ставни были закрыты. Небольшой палисадник выглядел по-зимнему запущенным, на кустах висели увядшие листья. Но Нерон уже был здесь и с лаем прыгал у решетки, его светлые глаза так и сверкали. Фабиан окликнул собаку, и она тотчас же радостно завиляла хвостом и стала тереться головой о решетку, так что Фабиан смог погладить ее. Нерон бежал за ним до соседнего участка и нетерпеливо залаял, когда Фабиан пошел дальше. Он еще долго слышал лай. Хорошее предзнаменование…

Вернувшись к себе, он нашел на письменном столе телеграмму от Кристы. «Возвращаемся шестого мая. Помните, что нам предстоит большой разговор», — телеграфировала она.

Телеграмма опьянила его. Он, как гимназист, покрывал ее страстными поцелуями. Криста тоже думала о предстоящем разговоре!

Он открыл окно и долго смотрел в темную ночь. На небе была видна только одна большая звезда. Звезда Кристы! Воистину он достиг сейчас вершины своей жизни.

От счастья Фабиан не мог заснуть; он спустился в ресторан и заказал бутылку шампанского. Росмайер только что проводил последних посетителей. Вид у него был довольный. Фабиан пригласил хозяина распить с ним шампанского.

— Я получил добрые вести по телеграфу, — весело сказал он, — выпейте со мною, Росмайер.

Хозяин гостиницы сел и пригладил жидкие волосы, закрывавшие шишки на его голове.

— Благодарю, — сказал он.

— Вы сегодня, я вижу, в превосходном настроении, Росмайер? Он наконец заплатил по счетам?

Ресторатор покачал головой.

— Нет, он все еще не заплатил, а уже подходит время платить проценты по закладным. Но меня это теперь не тревожит.

— Вот видите, что я вам говорил!

— Я стал смотреть на все с иной, возвышенной точки зрения, как вы мне и советовали, — продолжал Росмайер. — Ведь дело и правда идет о вещах куда более значительных. А кроме того, банки дают мне сколько угодно денег, и ротмистр Мен запросил, не хочу ли я приобрести гостиницы в Карлсбаде и Мариенбаде.

— В Карлсбаде и Мариенбаде?

— Да, все гостиницы, принадлежащие евреям, будут конфискованы. Я собираюсь съездить туда на будущей неделе и привезти себе десяток-другой ящиков с серебром и хрусталем. Гауляйтер выдаст мне соответствующее разрешение. Вы же знаете, что за последние годы у меня перебито и украдено много посуды.

IX

Апрель быстро близился к концу, и в городе уже начались приготовления к Первому мая. Первое мая, издавна праздновавшееся рабочими, теперь было превращено в торжественный праздник национал-социалистской партии.

Рестораны и гостиницы были открыты до поздней ночи, и уже с вечера, в канун праздника, на некоторых домах вывесили флаги. Утром же этого большого дня весь город был усеян флагами со свастикой? На Вильгельмштрассе флаги свешивались буквально из каждого окна. Многие из них были так длинны, что доходили до самого тротуара, например флаг, вывешенный из окна советника юстиции Швабаха. Блоквартам [8]было приказано смотреть в оба и доносить о тех, кто не вывесил флага. А кому же охота попасть в черный список! Все окна конторы Фабиана также были украшены небольшими флагами.

Утром пораженные горожане увидели целые стены флагов — символ безусловной победы национал-социалистской партии. Иные удивленно качали головами. В конце концов, качать головой никому не возбранялось, хотя, конечно, лучше было делать это не слишком явно. По улицам шныряли сотни шпиков. Качание головой могло выражать радостное сочувствие всему происходящему, а могло выражать и скорбь о несчастной Германии.

В городе гремели марши, они неслись из всех улиц, из всех переулков. Из домов поспешно выходили нацисты в коричневых и черных рубашках; пожилые люди гордо красовались в партийных мундирах. Тут были судьи и профессора, чиновники и учителя — и все в форменной одежде. Да, что и говорить, это был большой день для партии. Из переулков шли отряды Союза гитлеровской молодежи в коричневых рубашках; у многих за поясом торчали кинжалы. В голове каждого отряда плыло небольшое знамя со свастикой. Молодежь пела, и звуки молодых, свежих голосов разносились по всему городу. «Сегодня Германия — наша, а завтра, завтра весь мир», — пели они, и еще множество других песен оглашало воздух. Навстречу им шли отряды молодых девушек в синих юбочках; девушки тоже несли знамена со свастикой. Они весело щебетали и время от времени затягивали песню. Пусть весь мир видит, что им хорошо живется под сенью флага со свастикой и что они дочери народа, любящего музыку. Разве вожаки национал-социалистов не твердили постоянно, что немецкий народ дал миру Моцарта и Бетховена?