Гавайи: Дети солнца

Церемония продолжалась, но Таматоа не торопился делиться своим решением ни с одним человеком, даже с собственным братом. А если говорить начистоту, то он даже побаивался реакции Тероро, вспыльчивого и безрассудного, горячего молодого человека. Тем не менее, король подозвал к себе Мато и коротко объяснил, что он ожидает от него:

– Ты целиком и полностью отвечаешь за жизнь моего брата, Мато. Если Тероро замышляет какой-нибудь заговор, я уверен, что ты также участвуешь в нем. Тероро не должен умереть, даже если для этого тебе придется привязать его к каноэ. Помни: он не должен умереть. Сейчас он мне нужен, как никогда раньше.

Поэтому, когда Тероро снова созвал своих единомышленников с тем, чтобы разработать очередной фантастический план, первым из собравшихся заговорил Мато:

– Нам необходимо вернуться на Бора-Бора и там думать о том, как мы сможем отомстить.

– Мы обязательно вернемся на свой остров и придумаем план мести, подхватил эту мысль Па, человек, лицом напоминавший акулу.

Такое же решение крутилось и в голове самого Тероро, и он мог только негромко пробормотать, соглашаясь с товарищами:

– Мы обязательно отомстим! Во что бы то ни стало! – И, думая лишь о тех разрушениях и несчастьях, которые он сможет принести врагам, Тероро решил выжидать.

Когда священная церемония, наконец, закончилась, жрецы мудро удалились, дабы предоставить остальным возможность снять нервное напряжение, отдавшись дикому, стихийному празднеству, которое, бывало, продолжалось по трое суток. Теперь женщины смогли присоединиться к мужчинам, а музыканты наполнили ночь звуками своих инструментов. Прекрасные девушки, блестя загорелой кожей, одетые в юбки из ароматных листьев, исполняли танец под названием "хула", соблазнительно изгибаясь перед мужчинами, прибывшими с других островов, словно бросая им вызов: "А у женщин на Таити такие же мягкие груди, как у нас? Они умеют так же ритмично двигаться, как и мы?"

Но один из вождей, наблюдавших за танцем, сквозь зубы пробормотал:

– Да будут прокляты женщины Гавайки!

Тероро не собирался участвовать в празднестве. Ни магическая дробь барабанов, ни сладкие голоса поющих любовные песни женщин, ни пленительная красота девушек не побуждали его присоединиться к веселью.

Когда же группа самых прекрасных девушек, окутанная дымом костров, где жарились свиньи, и освещенная факелами, скрученными из пальмового волокна, закружилась возле Тероро, приглашая к танцу, он лишь уставился в землю и упрямо твердил сам себе:

– Я уничтожу этот остров. Я перебью всех жрецов Оро. Я сделаю его необитаемым.

Однако его единомышленники не могли сохранять такое же спокойствие и решимость. Один за другим молодые вожди побросали свои копья, вытерли ладони об обнаженные торсы и бросились в круг танцующих, задорно крича и кружась в диком ритме зажигательной хулы. Когда кто-то из них начинал входить в экстаз, он принимался высоко подпрыгивать вверх, хлопать по бедрам и, пружиня, снова опускаться на землю перед своими не менее возбужденными товарищами. Затем каждый из них застывал на мгновение, изумленно смотрел на остальных, и все кончалось веселым взрывом смеха. В это же время девушки начали с показной беззаботностью уходить из круга под тень кустов, а за ними так же беспечно следовали их партнеры по танцу. Через некоторое время очередная молодая пара издавала радостный крик и скрывалась в темноте какой-нибудь защищенной деревьями поляны.

Когда, таким образом, молодые пары понемногу исчезли, пожилые женщины, до сих пор распевавшие любовные песни, теперь принялись выкрикивать всевозможные насмешки в адрес удалившихся, чаще всего достаточно непристойные, которые оставшиеся воспринимали с большим одобрением.

– Да этот парень сразу же устанет, не успев ничего толком начать! – предсказывала одна бойкая женщина.

– Покажи-ка ему, Рере, чем славятся девушки с Гавайки! – пронзительно выкрикивала другая.

– И не позволяй ему останавливаться, пока не взмолится о пощаде! – советовала первая.

– Да-да! – смеялась вторая. – И пусть луна стыдливо спрячет свое лицо, если вздумает полюбоваться на вас!

– Помни, чему я тебя учила, – не сдавалась первая хохотунья. – Не допусти того, чтобы он всю работу взял на себя!