Гавань Командора

В провожающем не было никакой нужды. Издали от одного из домов были слышны яростные вопли. Потом дверь отворилась, и наружу вылетел моряк. Упал летун на спину, но почти сразу вскочил, словно не было удара о пыльную землю, и с воинственным ревом вновь устремился внутрь.

Пришлось ускорить шаги. Совсем перейти на бег не позволяло достоинство. Несолидно капитану нестись, словно простому матросу.

В дальнем конце улицы показалась толпа моряков. До введения формы или ее некоего подобия оставались десятилетия, если не века. Каждый одевался в свое, наиболее удобное, поэтому понять издалека, чьи моряки, английские или французские, бегут к месту драки, сумел бы только глазастый Гранье.

Из-за забора вывернул хорошо одетый мужчина при шпаге и едва не столкнулся с Валерой у самых ворот. Явный европеец по костюму французом быть не мог. Следовательно – британец или голландец.

Случись встреча с ним в море, дело легко дошло бы до схватки. Но в нейтральном порту война между странами не играла никакой роли. На первый план выступали остатки ушедшего в небытие рыцарства с его всемирным братством и обязательными кодексами поведения. Даже к откровенному врагу. Лишь бы его положение было не ниже определенного уровня.

Взаимные оценивающие взгляды – то ли кланяться, то ли нос воротить, ведь о чужого матроса кулаки пачкать неприлично, – а потом одновременное понимание. Кланяться.

Вежливое приподнимание шляп, наклон головы, левые руки на рукоятях шпаг – поддерживая, но не обнажая оружие.

Взаимное приветствие было прервано очередным распахиванием многострадальной двери. Как и в прошлый раз, ее отворили всем телом. Причем тело это не остановилось, полетело прямо на Ярцева и встреченного иностранца.

Пришлось шарахнуться в разные стороны. В противном случае не миновать бы обоим падения, а так в пыль рухнул лишь вылетевший из кабака матрос. В отличие от первого, вскакивать он не стал. Напротив, разлегся безвольной тряпичной куклой, всем своим видом изображая полнейшее равнодушие к происходящему внутри.

Валера окинул упавшего взглядом, удостоверился – чужой – и еле заметно вздохнул. Демонстрировать радость в подобных случаях не пристало, но все равно приятно, когда поражение терпят не свои.

Картина известная. Драки моряков официально не поощряются, и в то же время любой капитан гордится, когда его матросы сумели в кабацкой потасовке одолеть команды чужих кораблей.

Зато вытянутое лицо чужого капитана, может, просто офицера, от разочарования вытягивается еще больше.

– Мерзавцы! – цедит он с чувством по-английски.

Внутри накурено и темно. Снаружи только и видно, что там мелькают какие-то фигуры, размахивают руками, стараясь достать один другого. Даже непонятно, как в толчее и полутьме они вообще разбирают, где кто. Или главное – ударить, а там разберемся?

– Прекратить! – рявкает от входа британец. Голос у него, как у истинного моряка, способен перекричать любую бурю.

Внутрь он предусмотрительно старается не заходить. Хоть нападение на офицера грозит петлей, но в горячке могут элементарно не разглядеть вошедшего.

Его никто не слушает. С грохотом опрокидывается что-то тяжелое, кто-то орет матом на смеси нескольких языков, кто-то стонет, и стоны глушатся надсадным ревом.

Такие драки редко обходятся без увечий. Бывает и хуже: труп, а то и два. Наверняка не так уж мало матросов закончило последнее плавание в кабаке с переломанной шеей или с ножом в брюхе.

– Прекратить! – повторно орет чужой капитан.

Валера набрал побольше воздуха, решительно выдохнул и бочком проскользнул внутрь мимо своего британского коллеги.

После улицы разобрать что-либо сложно. Главное – дерутся. Крепко, с яростью, стараясь вышибить из противника дух.

Вновь снаружи орет англичанин, да только никакое слово не в состоянии дойти до сознания озверевших моряков.

Зато грохот выстрела заставляет всех поневоле замереть.

Над стволом клубится кисловатый противный дым. Второй пистолет зажат в руке и поднят на уровне плеча. Из такого положения легко одним движением направить ствол на кого угодно.

– Кто дернется – стреляю!

Один пистолет – один выстрел. Есть еще одна пара, да разве успеешь ее выхватить в давке! И от шпаги никакого толка.

Только быть единственным, кому достанется пуля, не хочется никому. Если пристрелят соседа, еще можно отомстить, пока глаза застит кровавым туманом. А жертвовать непонятно за что…

Матросы дышат со свистом, тяжело захватывают разинутыми ртами воздух, и с каждым мгновением ярость уходит прочь.

Теперь британец тоже заходит внутрь, оглядывается и брезгливо бросает:

– Все вон!

На улице гораздо легче отделить своих от чужих, да и кулачные забавы лучше идут в полумраке, чем при свете дня.

– Платить кто будет? – Здоровенный кабатчик смотрит на выходящих моряков и, кажется, готов вытрясти из них все деньги до последней полушки. Если понадобится – вместе с душой.

Только почему же раньше помалкивал?