Хорошо, через пару дней подъезжает Гранье. Появляется он утром, большую часть дня мы выбираем место для пороховой мельницы, потом Жан-Жак составляет список всего необходимого для производства, дает всевозможные советы и в ночь уезжает обратно. Эпоха узкой специализации еще не настала, и многие из пушкарей разбираются не только в стрельбе, но и в приготовлениях к ней. Включая сорта огненного зелья.
Еще бы Сорокина сюда! Как бывший диверсант он тоже в состоянии посоветовать немало. Но, увы, Костя сейчас далеко. По нынешним временам Воронеж – как в мои какой-нибудь Сидней.
Нет, до Сиднея добраться было быстрее.
Сильно портило отношение ко мне местных жителей. Ардылов как-то сразу был признан своим. Он даже стал посещать церковь, чтобы не слишком сильно выделяться из толпы, и скоро все вокруг стали считать его чисто русским. Хотя документы его, как и у всех нас, были французскими.
Я же для добропорядочных обывателей был немцем, еретиком. В разное время отношение к иностранцам на Руси было различным. Весьма терпимым в Средневековье, подобострастным при первом Александре, подозрительно-подобострастным при Советской власти, однако сейчас по большей части враждебным. Если в Москве для проживания многочисленных купцов, ремесленников, военных был отведен целый район, то в Дмитрове я был единственным, кто вместо длиннополого или короткого кафтана носил французское платье, бороду брил, – короче, выделялся, словно панкующий юнец в толпе приличных граждан.
Один раз на рынке какой-то нищий закричал, показывая на меня грязным пальцем:
– Бей немцев! Понаехали еретики на Русь-матушку!
День выдался праздничным, кое-кто из мужиков находился в подпитии, поэтому призыв частью толпы был воспринят сочувственно. Некоторые группки стали приближаться ко мне, другие, не столь агрессивные, хотели посмотреть, что будет, и довольно быстро я оказался в окружении народа.
Случившаяся на рынке парочка стрельцов как бы случайно отвернулась. Не знаю, были то сторонники отправленной в монастырь Софьи или просто ревнители старины, только помощи от них ждать не приходилось.
Не хватало только малости, которая окончательно превратит людей в звериную стаю. Пока же люди лишь заводили себя и окружающих, пытались соревноваться в придумывании нелестных эпитетов, обращенных ко мне, да в советах убираться в Неметчину.
Знали бы они о некоторых работах! Даже невольно подумалось – хорошо, что сейчас не времена Ивана Грозного! Посадил бы он нас скопом на бочку с порохом за все изобретения и полетели бы мы куда повыше да подальше.
Я прекрасно понимал, что не владею умением Командора справляться с любой толпой. При мне была шпага, под плащом скрывалась пара пистолетов, только случись настоящая драка, и оружие не особо поможет.
Моя русская речь прежде оказала на толпу успокаивающее действие, затем кто-то выкрикнул:
– Так он еще и говорит по-нашему! – И все едва не началось снова.
Меня спасло появление воеводы. Тот имел бумаги царя с указаниями оказывать нам содействие и посему вне зависимости от собственных желаний никакого самосуда допустить не мог.
Изображавшие глухонемых статистов стрельцы чуть подтянулись. Толпа же послушно притихла. Воевода сурово нахмурил кустистые брови, а затем рявкнул так, что где-то испуганно заржала лошадь:
– Всем вон! Сейчас мигом батогов отведаете!
И толпа покорно попятилась назад, а затем, выбравшись на оперативный простор, стала быстро рассасываться.
Пришлось ехать в Москву. Но там Петра не было, князя-кесаря я побаивался, и в итоге о случившемся было рассказано только Командору. Зато через пару дней в город вошла команда из дюжины здоровенных преображенцев. Специально для охраны нужных государству мастерских, мельницы и прочего…
Командор же с Гришей и Жан-Жаком заявились в начале ноября по первому снегу. Дела немедленно пошли веселее. Пока Гранье колдовал над жерновами, добиваясь одинакового помола, мы с ребятами занялись прочими проектами. Штуцера-то, Ардылов оказался прав, потихоньку делались. Зато теперь у нас был почти закончен электрогенератор, а паровая машина стала быстро наращивать плоть.
Скромно промолчу, что в складе аккуратно складировались ракетные корпуса. И, одна из главных тайн, в еще одном помещении хранился промасленный шелк. Сшит он был еще во Франции, и теперь оставалось сплести гондолу да нацепить упряжь из веревочной сетки. Ни к чему монгольфьеру называться монгольфьером…
31
Командор с компанией. Петровский бал