Гавань разбитых ракушек

— А почему вы не пишете, каков процент вероятности? — вдруг спросил Денис.

Как будто за последнюю соломинку схватился.

— Мы отказались от этой практики. Если мы пишем такой вывод, то это значит: процент достоверности достаточно высок. Если доходит до суда, то в расчет берутся и другие факты, но это уже не наше дело.

— Какие факты?

— Простите, насчет этого вам следует проконсультироваться у юриста. Мы всего лишь генетики и можем сказать, что совпадения генов достаточно для того, чтобы признать наличие у ребенка близкой кровнородственной связи с вами. Мы вам уже объяснили, в чем суть нашего анализа. Ошибки быть не может.

— Ну что, папочка? Отзвенела осень золотая?

Динара широко улыбалась.

— Думаешь, все так легко? Я не остановлюсь.

Родионов приблизился к ней вплотную, не вынимая рук из карманов, словно опасаясь, что не сдержится и ударит ее.

— Ты знаешь, что это неправда. Что за трюк стоит за этим, я не знаю. Но узнаю, поверь мне.

— Испугалась. Прямо вся дрожу. Кстати, не нервируй мать твоего ребенка. И так мы его потревожили этим анализом, еле кровотечение успокоила потом. Так что остынь, Родионов. И не волнуйся так. Мы еще такую свадьбу сыграем, всем на зависть. Могу даже твою подружку себе в свидетельницы взять. А, Оля, пойдете?

Панова пожала плечами. На нее напала совершенно неуместная апатия. Ей стало все равно, о чем эти двое разговаривают. А вдруг… Она так много передумала по этому поводу, что ей даже не пришлось принимать решения. Оно было готово. А вдруг… Что тогда?..

Глава 10

Ольга шагала по ночной улице, вдоль парка, не замечая вечерней прохлады, погруженная в собственные мысли. Она была зла на весь мир. Обиженный ребенок, непонятый, обманутый. Кругом обман. Почему? Все так живут или просто ей так крупно везет?

Одна из улиц завела ее к старым домам, сталинских еще времен, домам-тортикам, с витиеватой лепкой на стенах и подвальными помещениями, окна которых наполовину возвышались над уровнем дороги, а наполовину скрывались под землей. В одном из таких окон горел свет. Занавески невнятно-грязного цвета были раздвинуты. Ольга замедлила шаг, поддавшись природному любопытству, и заглянула в окно. Совершенно убогая обстановка комнаты, облезлые, в ржавых разводах стены и помятый алюминиевый тазик под изогнутой трубой вызвали в ней невольное отвращение. Посреди этого царства нищеты у стены за низким столом сидел в инвалидном кресле, низко согнувшись над учебником и тетрадью, мальчик лет десяти. Он, казалось, не замечал ничего вокруг, он погрузился в мир книги и усердно выполнял данное задание. Ольге стало неловко. Ребенок, даже такой незрелый мальчуган, с полным коробом собственных проблем и горестей, может использовать свои обиды и злость на несправедливо устроенный мир для того, чтобы сконцентрироваться, собраться с силами и идти, назло всем обстоятельствам, к намеченной цели. А что же она? Плюнула и ушла. И не знает, что делать дальше. Раскисла, как мякиш в воде.

Даже то, что раскисать было от чего, не могло служить оправданием. С Родионовым все было решено. Слушать его оправдания о подставе, обмане, хитроумных интригах Динары казалось просто отвратительным. Она несколько раз думала о том, что, если бы он сразу признал вероятность отцовства, она куда спокойнее отнеслась бы к результатам. Но чтобы такой, казалось бы, кремень-мужик, надежный, как скала, оказался обычным разгильдяем, неспособным отвечать за собственные поступки, ударило по всем болевым точкам доверия. Ольга не желала больше его видеть, и он, похоже, смирился. Внутреннее противоречие терзало сердце, быстрое отступление Родионова било по самолюбию. Мог бы и побольше усердия проявить, больше настойчивости. Попытался — и отступил. Она ему, может, не так уж и нужна была, в конце концов? Ведь сам виноват, вина доказана, неужели, кроме как отрицать все и обижаться, что она не верит, ничего в его арсенале не осталось? Причем, судя по последнему разговору, он обиделся на нее не меньше ее самой. Не просто обиделся, а разозлился. Даже ударил по самому больному.

— Ты со своими принципами и близорукостью скоро выкинешь из своей жизни всех близких тебе людей.

Она сделала вид, что ее не пробило. А потом опять рыдала в подушку.

Но последней каплей послужила подножка, подставленная Калаханом. До недавнего времени певший ей дифирамбы и обещавший золотые горы, он вдруг пошел на попятную:

— Нил, вы бы не могли узнать, есть ли у меня еще шансы? Сроки решений уже прошли, а от них нет ответа.

— Раз нет ответа, значит, не прошла.

Резко так, но при этом посмеиваясь, словно наблюдать ее поражение доставляло ему немалое удовольствие.

— Но ведь три места… Неужели ни в одно не прошла? Я вроде подходила по всем параметрам, прошла в шорт-лист по двум позициям, а теперь — тихо. А они с вами не связывались?

— Нет.

— Я ведь вас в рекомендатели поставила. Вы ведь сами говорили, что…

— И что с того? Значит, выбрали других. Шорт-лист еще ничего не значит.