Гавань Семи Ветров

Все-таки как же это ужасно — не владеть собственным телом. На то, чтобы сделать этот отчаянный рывок, ему пришлось потратить не менее трех недель. Или две декты, если по-местному.

Он тихо выругался сквозь зубы. Прекрасно, что можно это сделать, что можно услышать звук своего голоса, говорящий что-нибудь, кроме «Да, господин», «Простите, господин», «Я люблю Арианис, господин»… За прошедшее время Жаров начал эту неведомую Арианис ненавидеть. И вместе с ней этого ее Бореалиса, пропади он пропадом вместе с его пожертвованной жизнью.

Три недели постоянного кошмара. Три недели он был заперт в собственном теле, практически не подчиняющемся командам. О нет, оно совсем неплохо функционировало — только управлялось не им самим, а лишь какой-то крошечной, тупой частью его разума. Говорят, в каждом, если поискать, найдется капелька раба… что ж, имеем тому веское доказательство. Видимо, этот ошейничек и превращает людей в тупых зомби, способных только пахать, жрать и спать. Черт бы побрал местных магов за эту идею… ох хотел бы он добраться до изобретателей.

Жаров осторожно поднялся, чувствуя, как горит обожженная солнцем кожа. Многие здешние рабы были загорелыми дочерна, но он-то прибыл в эту местность из ранней весны, и тело, пережившее зиму, было белесым, а потому особенно уязвимым для солнечных лучей. Солнце было весенним, еще не очень жарким — но целый день тягать эту проклятую тачку, да еще в одной набедренной повязке…

Он прижался к щели в стене, высматривая положение солнца. Время к полудню. Значит, на работу их погонят часа через три, не раньше. За это время следовало придумать, как сбежать из этого сарая, и заодно из этого лагеря. Он почти не сомневался, что эти уроды, именующие себя Соратниками, увидев раба без цепочки на шее, сначала его зарежут и только потом будут разбираться, в чем дело.

Видимо, стражник уловил какой-то шум, поскольку дверь заскрипела, открываясь. Жаров тут же свернулся калачиком, старательно изображая спящего, и только тут понял, что все еще держит серебряную цепочку в руке. Пальцы дернулись, пряча ожерелье в ладони, металл глухо звякнул. По счастью, вошедший стражник ничего не услышал. Глухой шлем шевельнулся, осматривая помещение, где вповалку спали десятков пять рабов. Денис не имел ни малейшего представления, как эти… Соратники что-то видят сквозь свои шлемы, но они видели все, что нужно, и даже более… на своих плечах он уже не раз почувствовал проявления их внимательности. Здесь, внутри лагеря, Соратники не носили оружия, пользуясь только длинными гибкими тростями. За день таких тростей ломалось не меньше трех десятков — разумеется, исключительно о спины и головы нерадивых.

И все же придется разобраться с этими любителями доспехов. Каким бы хлипким ни был этот сарай, относительно бесшумно его можно будет покинуть только через дверь. А значит — мимо охранника. Жаров вспомнил, как при взгляде на статую, украшающую вход в Усыпальницу, у него возникло ощущение, что это — не совсем человек. Сейчас он получил возможность убедиться в этом. Слух этих латников был, пожалуй, острее кошачьего.

Сейчас… ему надо собраться с силами, снова в полной мере ощутить власть над собственным телом. «А потом… — подумал Жаров, — потом попробуем, насколько прочны твои доспехи, Соратник».

Момента своего пленения он почти не помнил. Вернее, помнил — но явно что-то не то. Они вышли из портала легко, словно через обычную дверь. Ему и раньше приходилось перемещаться через портал, поэтому ощущения были относительно знакомыми. Но самое печальное, что портал был вполне знаком и тем, кто оказался на месте выхода. Денис успел заметить толпу оборванных худых людей да пятерых латников, закованных в металл с ног до головы, — железные фигуры повернулись в сторону возникших из воздуха мужчины и женщины, и Жаров был уверен, что под стальными забралами лица воинов вытянулись от изумления. А в следующее мгновение на него обрушилось что-то тяжелое, и мир погрузился в черноту.

Очнувшись, он обнаружил, что связан. Связан со знанием дела — узлы не мешали кровообращению, но не давали никаких шансов на освобождение. Собственно, он не мог даже толком пошевелиться — в расслабленном состоянии путы почти не ощущались, но любое движение — и удавка перехватывает дыхание. В этом упакованном состоянии Жаров лежал на топчане. Лицом вниз…

Женский голос задал вопрос. Слова были незнакомы, хотя о смысле догадаться было несложно. Его спрашивали, кто он вообще такой и как здесь оказался. Настроения отвечать не было — в приличном обществе гостей не бьют больно по голове. И все же молчать не стоило — за этим вполне мог последовать удар по почкам. Он ответил, что зовут его Денисом, что они — мирные путники, ничего плохого никому не сделали…