Гавань Семи Ветров

Как бы то ни было, но постепенно между ними возникло что-то вроде негласного соглашения. Таяна не принимала знаки внимания от других мужчин, во всяком случае, такие, которые можно было бы счесть предосудительными, а Денис, в свою очередь, не ухлестывал за придворными красотками. А их было немало — молодых, скучающих, избалованных вниманием и в то же время непрерывно ищущих новых ощущений. И не раз благосклонный взгляд очередной юной ветреницы падал на мускулистого мужчину, выгодно отличавшегося от большинства ловеласов и сдержанной манерой поведения, и, что уж там говорить, положением при дворе.

Почему Денис оставался глух к проявлениям интереса со стороны этих особ? Задайся он этим вопросом — может быть, сам собой пришел бы и единственно верный ответ. Но он не спрашивал себя… и все шло своим чередом.

И вот сейчас Таяна должна была бы испытать острый, болезненный укол ревности. Но… но ревновать мужчину к этой красавице было невозможно. Она была… нет, не существует подходящих слов, чтобы описать те чувства, которые вызывала эта женщина. Ее нельзя было любить… ей можно было только поклоняться. И Тэй понимала это, понимала не разумом — сердцем.

— Сколько ей лет?

— Что? — Девушка вздрогнула, приходя в себя. Наваждение немного спало, теперь она была уже в силах отвести взгляд от этой женщины-призрака. Рука Дениса давно уже не касалась саркофага, но образ и не думал таять, продолжая парить над своим золотым постаментом.

— Сколько ей лет, Тэй?

Странный вопрос. Было бы вполне ожидаемо услышать «Кто она?» или же восхищенно-потрясенное «Как она прекрасна». Но Тэй, не в силах разорвать затянувшуюся паузу, искала ответа именно на заданный вопрос. Искала — и не находила его.

Вновь и вновь она вглядывалась в мерцающую фигуру. Сколько ей лет? Почему Дьена так заинтересовал этот простой и, можно сказать, неуместный сейчас вопрос? И потом, разве он не видит — она же очень молода, можно сказать, юна. Восемнадцать, может, чуть меньше… нет, больше, много больше. Ее глаза слезились от напряжения, но что-то важное все время ускользало, черты прекрасного лица струились, изменялись, обманывали…

— Ей…

Она хотела сказать, что женщине не меньше сорока. Да, не меньше… а может быть, и больше — такие глаза не могут принадлежать молодой девушке. Но волшебница не успела закончить короткую фразу, потому что поняла, что ошиблась. Это дивное создание было в самом расцвете женской красоты — двадцать восемь, от силы тридцать… или нет?

— Я знаю, кто это, — вдруг прошептала Таяна, чувствуя, как по телу пробегает холодок страха, как мелко затряслись пальцы, как дрогнул голос. Она боялась не призрака, она боялась того, что сейчас надо будет сказать. — Дьен, есть только одна женщина, у которой нет возраста. Только одна, над которой не властны года. Когда-то давно ее называли «Та, у которой тысяча лиц».

Он молча смотрел на нее, то ли не понимая, то ли не желая понять.

— Дьен… в этом саркофаге покоится прах… самой Эрнис!

* * *

Тернер ткнул носком сапога холмик пепла. Тот послушно стек с жесткой кожи… хотя, конечно, материал сапога не имел ничего общего с воловьей шкурой, из которой местные сапожники имели привычку изготавливать обувь. Как, впрочем, и с любой другой шкурой, тканью или иным материалом. В своем роде сапог был уникален. И второй тоже… И камзол до неприличия чистый — такого просто не может быть у путника, уже много часов шагающего по давно заброшенной дороге. Да и все остальное… кроме меча. Потому что меч был вполне обычным. Хорошим, правда, — но не более того.

Тернер оглянулся. Со вчерашнего дня он вновь почувствовал на своей спине чужой взгляд. Похоже, Черри не угомонилась… хотя смешно было бы на это рассчитывать. Эта женщина знала, что означает идти к своей цели, невзирая на препятствия. Она наверняка что-нибудь придумала. Ему было даже интересно, что именно…

Человек вряд ли заметил бы на этих камнях что-нибудь интересное. Линия, за которой начиналась сгоревшая земля, была почти ровной, как будто кто-то очертил четкую границу, и дорога, все еще видимая, исчезала под слоем пепла. Не было никаких следов… но тьер обладал иными чувствами, во много раз более тонкими, чем зрение, а потому мог с уверенностью сказать — они были здесь. Были совсем недавно.