Гавань ветров

– Так он же умер тридцать с лишним лет назад! – сказал он. – Но ты говоришь верно. Я про него много историй наслушался. Значит, ты бывала там?

– Раза три-четыре, – ответила она, довольная его изумлением. – Много лет назад, когда тебя и на свете не было. Я ведь летатель.

– О! – сказал он. – Ну конечно: И как я не догадался? На Сиатуте ведь живет много летателей, правда?

– Не очень, – ответила она. – Тут находится академия «Деревянные Крылья», и живут здесь главным образом мечтатели, которым еще предстоит выиграть крылья, и наставники, которые давным-давно сняли свои, как я. Я тоже была наставником, пока не заболела, а теперь лежу здесь и только вспоминаю, когда могу.

Певец провел пальцами по струнам, и нежный аккорд постепенно замер в тишине.

– Так что бы ты хотела послушать? – спросил он. – В Штормтауне все просто помешались на новой песне… – Внезапно его лицо порозовело. – Правда, она немного непристойная. Может, тебе не нравятся…

Старуха засмеялась.

– Как знать! Как знать! Ты бы вытаращил глаза, если бы знал, что мне порой вспоминается! Но я позвала тебя не петь.

Он уставился на нее широко раскрытыми зелеными глазами.

– Как? Но мне сказали… в гостинице, в Штормтауне… Я только-только вчера приехал с Востока… А тут прибегает мальчишка и говорит, что на Шотане нужен певец.

– И ты отправился. Из Штормтауна. Дела у тебя шли не очень удачно?

– Да нет, неплохо, – возразил он. – На Шотане я ведь раньше никогда не бывал, а постояльцы в гостинице и не глухие, и не скупые… Но мне же… – Внезапно смутившись, он умолк.

– Но тебе сказали, что умирающая женщина попросила привести к ней певца. И ты сразу поехал.

Он промолчал.

– Не принимай близко к сердцу, – сказала она. – Ты не выболтал никакой тайны. Я знаю, что моя смерть близка. Мы с Одерой ничего друг от друга не скрываем. Наверно, мне следовало бы умереть несколько лет назад. У меня все время болит голова, я слепну, и я пережила почти всех, кого знала. Только не пойми меня превратно: умирать я не хочу. Но и тянуть так мне не слишком нравится. Боль, беспомощность… Смерть меня пугает, но она хотя бы освободит меня от запаха этой комнаты. – Она разглядела выражение его лица и мягко улыбнулась. – Не притворяйся, будто ты его не чувствуешь. Я же знаю, он все тут пропитал. Запах болезни… – Она вздохнула. – Я предпочла бы другие, более приятные запахи – пряностей и моря, даже трудового пота. Ветров. Бури. Я еще помню запах, который оставляет молния.

– Но я мог бы спеть, – неловко сказал юноша. – Веселые песни, чтобы развлечь тебя. Смешные. Или, если хочешь, грустные. Может, они облегчат твою боль.

– Ее облегчает кива, – ответила старуха. – Одера делает крепкую киву, а иногда добавляет в нее перелив-трапу или еще что-нибудь. И дает мне тесис, чтобы я заснула. Я не нуждаюсь в твоем пении для облегчения боли.

– Я знаю, что еще молод, – сказал певец, – но я хорошо пою. Позволь, я покажу тебе.

– Нет. – Она улыбнулась. – Я верю, что ты хорошо поешь, правда верю. Но, боюсь, не сумею оценить твой талант по достоинству. Может, уши отказывают, а может, из-за старости, только все певцы, которых я слышала последние десять лет, по-моему, хуже тех, кого я слышала в давние времена. А слышала я самых лучших! На Ведете я наслаждалась пением дуэта С'Ласса и Т'реньян. Давным-давно Джеред с Гира играл и пел мне, как и бездомный Герри Одноглазый, и Колль. Я была знакома с певцом по имени Холланд, и слышала от него песни, бьюсь об заклад, куда непристойнее той, что ты выучил в Штормтауне. А в юности я слышала Барриона, и не один раз.

– Я не хуже любого из них! – упрямо сказал певец.

Старуха вздохнула и прикрикнула на него:

– Не злись! Я не сомневаюсь, поешь ты чудесно, но дряхлая развалина вроде меня этого не признает, как ни старайся.

Он нервно щипал струны своего инструмента.

– Если ты не хочешь, чтобы тебе пели на смертном одре, – сказал он, – зачем ты послала в Штормтаун за певцом?

– Я хочу сама спеть тебе! – ответила старуха. – С болью я как-нибудь справлюсь, но играть мне не по силам. Я буду просто говорить нараспев.

Певец отложил инструмент и, скрестив руки на груди, приготовился слушать.

– Странное желание! – заметил он. – Но слушать я научился куда раньше, чем петь. Кстати, меня зовут Дарен.

– Отлично, – сказала она. – Рада познакомиться с тобой, Дарен. Жаль, что ты не мог знать меня, когда я еще была полна сил. А теперь слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты выучил слова и пел эту песню, когда меня не станет. Конечно, если ты решишь, что она стоит того. Но в этом ты сейчас убедишься.

– Я знаю очень много песен, – сказал он.

– Но не эту.

– Ты сама ее сочинила?