Гавана

— Ну. Ведь он из военной разведки, так что приглядывать за этим парнишкой — как раз его работа. Боюсь, адвокатишка окажется слишком скользким, чтобы ты справился с ним сам, без помощников. Ты ни за что не сумеешь загнать его в угол. Фрэнки, это его город, а не твой. А вот Латавистада знает здесь все закоулки. Он сможет тебе помочь. Думаю, что вдвоем вы справитесь. Фрэнки, это, наверно, та самая работа, ради которой ты родился на свет. Ты сможешь полностью сосредоточиться на ней и на время забыть о деле, касающемся Бенни Сигела? Это называется дисциплиной — самая трудная вещь из всего, чему приходится учиться. Но я знаю, Фрэнки, что ты сможешь сделать все, что нужно. Я верю в тебя. Наступит и такое время, когда мы предъявим счет убийце Бенни, но перед этим необходимо выполнить работу, и ты как раз тот человек, который лучше всего справится с нею, правда, Фрэнки? Затем по нашему плану идет дело, касающееся домов терпимости и того, кто будет ими управлять. Конечно же, это будешь ты, Фрэнки, под моим руководством и при помощи капитана. Знаешь, Фрэнки, иногда мне кажется, что все это было запланировано кем-то, кто обладает всепроницающим видением. Скажи, Фрэнки, ты и впрямь готов к работе?

— Я ваш, мистер Лански, — ответил Фрэнки, всем своим существом согласный с этими словами.

26

Орел парил в воздухе. Он был огромен, размах крыльев не менее двенадцати футов, каждое перо имело идеальное очертание и чуть заметно упруго трепетало в воздушном потоке. Его клюв угрожающе целился вниз, взгляд дальнозорких глаз, озиравших горизонт в поисках опасности, был проницателен; казалось, что птица охраняла свободу, готовая ринуться вниз и уничтожить любую угрозу своими могучими, острыми как бритва когтями. И в то же время она сама являла собой свободу. Являла, но все же не совсем, поскольку никуда не летела. Это было бронзовое изваяние, укрепленное на мраморной перекладине между двумя мраморными колоннами.

Эрл стоял перед скульптурой, опираясь на трость и пытаясь не обращать внимания на боль, которую не смогло усмирить огромное количество аспирина. Он находился у подножия ступенек, на тридцать футов ниже насеста бронзовой птицы, а за спиной у него бурлила оживленная улица Малекон. Если бы он лишь чуть-чуть повернул голову направо, то за плечом увидел бы на вершине зеленого холма сверкающие башни-близнецы отеля «Насьональ», самое красивое здание современной Гаваны, окруженное зелеными садами.

— Эрл, вы знаете, что это такое? — спросил Роджер.

Разве не должны были они сейчас ехать в аэропорт? Разве Эрла не поджидал «констеллейшн» компании «Эр Кубана», вылетавший рейсом в 6.05 в Нью-Йорк, где нужно было пересесть на рейс 10.15 в Сент-Луис, там переночевать в гостинице и в 8.30 утра вылететь в Литл-Рок, чтобы в три часа дня уже оказаться в городке Блу-Ай, штат Арканзас, дома, с женой и ребенком?

— Конечно, я знаю, что это такое, — ответил Эрл.

Бронзовая птица на двух столбах была памятником кораблю ВМФ США «Мэн»[42]; от него остались две пушки, вмурованные в бетонный фундамент монумента, да несколько медных слов на мемориальной доске, обращенной к пустынному морю, над которым висело горячее солнце. Само судно взорвалось в какой-нибудь полумиле от этого места, но ничто в море не напоминало о том, что оно вообще когда-либо существовало.

— Эрл, вы знаете, сколько народу здесь погибло?

— Нет. Человек сто?

— Триста шестьдесят два, в один момент. Бац — и все, никого нет.

— Я запомню, — ответил Эрл и поглядел на часы. — Нам пора ехать. У меня самолет.

— Еще одна остановка, Эрл, — сказал Роджер. — Никаких лекций, никакой болтовни, никаких гип-гип-ура и патриотических поучений со стороны людей, к которым вы должны относиться как к мальчишкам, потому что они не сделали и одной десятой того, что смогли вы. Но все же остановимся еще в одном месте. Это совсем рядом.

Роджер помахал рукой, подъехал автомобиль, и Эрл взгромоздился на заднее сиденье, стараясь не сгибать раненую ногу. От непривычного напряжения при ходьбе с проклятущей тростью у него вдобавок разболелись голова и плечо.

— Вам дали какое-нибудь обезболивающее?

— Я принимаю аспирин. Не хочу ничего более сильного. К хорошему слишком быстро привыкаешь. Впрочем, поначалу в этом нет ничего плохого. Плохо становится потом.

— Могу поспорить, что вы могли бы рассказать множество увлекательных историй.

— Я не рассказываю историй, мистер Эванс.

— Я знаю, Эрл. Это всего лишь фигура речи.