Кастро не хотел, чтобы столичный статус давал Гаване какие-либо преимущества в вопросе распределения бюджета революционным правительством, и очевидно, что это желание исполнилось. Государство открыто признает, что виновато в плохом состоянии города. Столица никогда не была в приоритете, и, как и в других трудностях и неудачах Кубы, доля вины лежит на эмбарго. В 1990 году Раида Мара Суарес Портал, занимающаяся историей и охраной культурного наследия Гаваны, жаловалась мне: «На Кубе нет краски». Краска — иностранный товар, который трудно раздобыть.
Но если поизучать старые фото, например сделанные в Сентро-Хабана Уолкером Эвансом в начале 1930-х годов, видно, что в городе было плохо с ремонтом и раньше. В 1939 году Алехо Карпентьер писал: «Гавана — это город незаконченных работ, хрупких, асимметричных, заброшенных».
Аналогичные наблюдения звучали задолго до 1930-х годов. В 1859 году Троллоп писал о Гаване:
Улицы узкие, грязные, вонючие. В этом отношении, конечно, есть большая разница между улицами внутри стены и за ее пределами. Последние — шире, просторнее, не такие смрадные. Но даже на них нет ничего, что оправдывало бы тот восторг, с которым о Гаване обычно говорят в Вест-Индии.
Александр фон Гумбольдт, прусский путешественник начала XIX века, любил Гавану не больше, чем Троллоп. Он называл ее грязной, замусоренной, дурно пахнущей. Одна из проблем того времени состояла в том, что в городе жило две тысячи лошадей и мулов.
По правде говоря, иностранец, восхищающийся Гаваной, — это, как правило, неисправимый любитель трущоб вроде Грэма Грина.
Сегодня Гавана представляет собой город ветхих зданий, в свое время прихотью богачей построенных по последнему слову техники — от разукрашенных и быстро заброшенных особняков внутри городских стен до домов поновее на Прадо и в Сентро-Хабана, заброшенных в свою очередь, и до еще более новых домов в Ведадо и Мирамаре, откуда — вообще из страны — они бежали после революции. Больше нет таких богатых людей, кто мог бы унаследовать эти дома. Однако это мало отличается от ситуации в прошлом: всегда, когда богачи куда-то перебирались, спроса на их старые жилища не возникало, поскольку они покидали квартал, где больше не хотели селиться люди с деньгами.
После отъезда богатых государство перераспределило их машины, дома и ценности между «достойными революционерами». Это никак не документировалось и, наверное, предоставило идеальные возможности для коррупции. В романе «Осенний пейзаж» (Paisaje de Otoño) Леонардо Падура описывает коррумпированного чиновника:
Можно представить, что часть этих возвращенных богатств, минимальная, без сомнения, но очень ценная (скажем, Дега, который больше нигде не всплывал, греческая амфора, утраченная в забвении Средиземноморья, римский бюст, исчезнувший из памяти, или коллекция византийских монет, которые больше не достанутся храмовым менялам, — куда они делись?), проходила через его руки в надежде на революционное перераспределение, которое так и не случилось…
Писатель Рейнальдо Аренас, автор знаменитого романа «Пока не наступит ночь», рассказывал о своей тете; она считалась хорошей революционеркой и получила дом в Мирамаре. В квартале было много брошенных роскошных зданий, которые официально объявили «замороженными», что означало: ничего в них трогать нельзя, пока не найдутся подходящие новые хозяева. Однако соответствовать такому дому было трудно, так что квартал оставался по большей части заброшенным, и каждую ночь тетушка совершала набеги на пустые жилища и воровала все, что ей нравилось.