Гавана

Все замерло. Воцарилась мертвая тишина. Никто не смел ни двинуться, ни взглянуть, ни даже перднуть. Эхо трех выстрелов, казалось, еще отдавалось в мгновенно окутавшемся дымом помещении, но на самом деле единственным звуком был негромкий металлический лязг упавших на пол коробок с кинофильмами. Резкий запах сгоревшего пороха перешиб зловоние дезинфекции. Двое мужчин, сидевших за столом, смотрели через окно на Фрэнки, который наконец взялся за выполнение своего задания.

Он выстрелил через стекло и увидел, как оно разлетелось мелкими брызгами, сверкающими, словно искры из-под токоприемников троллейбуса во Флатбуше зимним днем во время снегопада: эта картина неизменно восхищала его в давно утраченном детстве. Осколки искрящимися вихрями летели во все стороны, а пули обрушивались, словно торнадо, потому что, начисто уничтожив стекло, они уничтожили и то, что находилось за ним. Стол превратился в кучу щепок, столб пыли и дыма, а книжонки с голым бабьем взлетели в воздух, как после взрыва атомной бомбы.

Нельзя сказать, что парни не сообразили, когда и откуда их настигла смерть. Фрэнки знал, что они все же успели это сделать за ту долю секунды, когда оглянулись на шум и прочли в его глазах свой приговор. Но уже в следующую секунду подонков не стало, а пули все продолжали глумиться над ними, заставляя дергаться, крутиться и раскачиваться. Один откинулся в кресле и сразу обмяк, а второй поднялся, выгнувшись, будто его жгло огнем, взмахнул руками, словно хотел отогнать свинцовых пчел, раздиравших его тело, но уже в следующее мгновение рухнул, и его затылок глухо стукнулся о линолеум.

Снова все стихло. Оба тела лежали неподвижно. Впрочем, не так уж неподвижно: внезапно из множества новых дыр, появившихся в теле убитых, хлынули потоки крови, как будто внутри открылись шлюзы. Крови было так много и она вытекала так быстро, что сразу промочила одежду обоих, пролилась с изувеченного лица на обожженную пулями рубашку, потекла по все еще дергавшейся руке, по конвульсивно шевелившимся пальцам на твердый пол, где и растеклась блестящей лужей. Фрэнки дал еще одну очередь, чтобы уж ни в чем не было сомнений.

Отвернувшись от убитых, Фрэнки сообразил, что оружие пусто, нажал на рычажок и освободил пустой магазин. Затем аккуратно вставил другой и почувствовал, как сработала защелка. После этого он посмотрел вокруг.

Дельце не выгорело.

Прямо напротив него с изумленным видом стоял человек, одетый в форму нью-йоркской полиции. Стоял, держа в руке какую-то бумагу казенного вида, и пялился на Фрэнки. Двое вооруженных мужчин на мгновение застыли, пожирая друг друга взглядами.

– Нет! – завопил Фрэнки, предложив тем самым полицейскому разойтись по-хорошему, потому что прекрасно знал, что пришить копа означает своими руками создать себе большие трудности.

Но коп отказался разойтись по-хорошему, и его рука нырнула под двубортный китель, вытащив оттуда полицейский кольт. Он не сводил глаз с Фрэнки, и продолжалось это целую вечность. Следовало врезать копу по башке дулом автомата, но Карабин никогда не умел быстро соображать, а потому где-то через час (так ему показалось) коп выволок револьвер, взвел курок большим пальцем и начал поднимать его, чтобы направить на Фрэнки. Тот снова закричал: «Нет!», но в отличие от первого раза его голос потонул в грохоте выстрелов. Машинка билась и дергалась в его руках, словно змея, отчаянно пытающаяся вырваться.

Коп начал падать назад и вбок, револьвер с грохотом полетел на пол. И из тела сквозь новые дыры тоже обильно хлынула кровь.

Это вывело из оцепенения перепуганных покупателей. Они одновременно кинулись к двери, отталкивая друг друга, чтобы поскорее оказаться подальше от этого сумасшедшего и от его пуль. Кто-то высадил выкрашенное в черный цвет стекло и вывалился наружу через окно, впустив в помещение свежий воздух и дневной свет, которые сразу же разогнали висевшие в воздухе дым и пыль и открыли миру множество голых сисек и задниц. Паника оказалась настолько заразительной, что захватила и Фрэнки: он тоже утратил контроль над собой и бросился бежать, спасаясь от безумного убийцы и совершенно позабыв о том, что безумным убийцей был он сам.

На это тоже потребовалось время. Но в конечном счете проход освободился, и Фрэнки выбрался на улицу.

Он сразу же заметил две вещи.

Первое – там не было ни Ленни, ни автомобиля. Зато второе как раз было, и это была лошадь.

Вовсе не ковбойская лошадь (хотя какую-то секунду Фрэнки думал именно так), ведь ковбоев теперь не осталось нигде, кроме телевизора. Это была полицейская лошадь, на спине которой сидел полицейский, и она неслась галопом через суматоху переполненного машинами Бродвея, под вопли автомобильных гудков и крики бросавшихся в разные стороны людей.

«Дерьмо», – подумал Фрэнки.