Гавр – сладость мести

Все, что нужно было сделать, Гавр сделал для парня, а теперь сидел рядом с ним и смотрел на его лицо. Когда Лекс спал, его лицо было совсем детским, таким наивным, открытым.

Гавр отвернулся и протер глаза, чувствуя, что за влагой в них пространство комнаты стало расплываться. Впервые в жизни он не знал, как ему жить, как убрать этот ад внутри себя. Ведь он все делает правильно. Этот парень — он никто, это лишь способ сделать больно Назару. Так почему тогда он сам чувствует эту боль? Что пошло не так в его таком простом и так легко осуществимом плане мести? Что? Где он совершил ошибку, в чем ошибся? Гавр не понимал. У него были вопросы, ответы на которые он не находил. И была боль внутри него, которую он не мог заглушить ничем.

Так он и просидел до утра, рядом со спящим Лексом, горя в своем аду и понимая, что этот ад в своей душе разжег он сам.

Когда первые лучики солнца проникли в окно, бросая блики на стены и ковер, он очнулся и пошел в душ. Гавр хотел смыть с себя все, что он переборол в себе за эту ночь. Он хотел выйти из-под потоков очищающей воды обновленным. Тем, кем он хотел себя видеть — властным, целеустремленным, человеком без лишних эмоций и чувств; тем, кем он был всегда. Он хотел достигнуть своей цели: он должен уничтожить Назара и всех, кто был рядом с ним. Назар разрушил его жизнь, и он не пощадит в своей мести никого.

* * *

От лучиков света, проникающих сквозь тюль, Алешка проснулся и залюбовался этим светом на стенах, ковре и на себе. Как будто утреннее солнце целовало его, говоря, что наступает новый день, и жизнь продолжается.

Он поднялся в кровати и огляделся. Это дом Гавра… Алешка вспомнил вчерашний вечер, как Гавр его сюда вез. Потом врача и провал в памяти, когда он стал засыпать.

Чувствуя слабость, наверное, от лекарств, он медленно встал и, понимая, что он голый, обернулся одеялом. Ему хотелось подойти к окну и увидеть мир там, за стеклом, солнце и новый день.

Лешка стоял и смотрел, как этот новый день становится все ярче и ярче. Он смотрел на мир за окном и понимал, что помнит все, что с ним было тогда: и помнит слова Гавра, и эту цветную таблетку, и потом то, что он позволял делать с собой тому мужчине.

В комнату зашел Гавр в халате после душа, с еще мокрыми волосами. Алешка перевел взгляд на него и произнес:

— Ненавижу тебя, слышишь? Я ненавижу тебя.

— Домашняя зверушка научилась говорить? Это даже забавно, продолжай, я слушаю, — Гавр замер напротив него.

Лешка, не в силах больше сдерживать в себе то, что было внутри, бросился на Гавра. Да вот только Гавр еще с детства в Англии регулярно посещал секцию рукопашного боя и бокса. Поэтому выпад Алешки он отразил моментально, а потом нанес ему удар в лицо. Лешка отлетел к кровати и упал на ковер, чувствуя, что из носа у него потекла кровь. Гавр подошел к нему и наступил босой ногой на его горло.

— А теперь слушай меня, недоумок. Мы живем, как жили. Ты продолжаешь тренироваться, я тебя содержу, а когда твоя задница мне понадобится для дела, ты опять ляжешь под того, под кого я скажу. Ты это понял? Что, плохо меня слышишь?

— Я не буду это делать. Никогда. Я ненавижу тебя…

Алешка забился под ногой Гавра на полу, пытаясь скинуть его ногу со своего горла.

— Прекрасно. Значит, это твой выбор. Можешь выметаться из моего дома. Твою бабку сегодня выкинут из клиники, и куда ты ее денешь — меня не волнует. А твоих коней тебе больше не видать, они пойдут в счет оплаты долга по аренде той конюшни, где они стоят. Да, и еще… вся одежда на тебе — моя. Так что пойдешь отсюда голым. Что лежишь, глазами хлопаешь? Ты думал, я тебе вещи отдам и еще денег дам в придачу? Тварь неблагодарная.

Гавр снял ногу с его горла и отошел к окну, наблюдая, как на ковре продолжает лежать Лекс.

— Что разлегся? Вали отсюда.

Леша осознавал: он настолько зависит от Гавра, что у него нет не только своих денег, но даже и своих трусов. Наверное, быть гордым — это не его. Он не мог вот так сейчас встать и голым выйти на улицу, да еще зная, что его бабушку просто вывезут за ворота этой дорогой клиники по звонку Гавра. Он понимал, что Гавр не шутит… Лешка закрыл глаза руками, ему было больно смотреть на солнце. Он хотел темноты, так проще, легче.

— Гавр… прости…

— Не слышу?

— Прости… я буду делать то, что ты сказал… ты ведь оставишь бабушку там…

— Все зависит только от тебя. Раз ты все понял, то я уже сказал: все остается, как прежде. Иди, готовь завтрак и потом езжай на конюшню, тебя Эдуард ждет на тренировку. Если ты помнишь, у тебя скоро соревнования.

Лешка поднялся с ковра и, закрывая нос рукой, чтобы не накапать на пол, пошел в ванную. Что он чувствовал — он уже не знал. Наверное, предел того, когда он еще чувствовал, он уже перешагнул. Надлом в себе он ощущал физически: он был сломлен, раздавлен, растоптан, и он признал это. Парень был мерзок себе, теперь-то он знал себя — трус, слабак, шлюха и ничтожество. Вот кто он. Как можно жить, понимая это? Наверное, можно.

* * *