Он сразу, как только его завели в комнату, где был Алеша, понял, что это подстава и его приговор. Чтобы понять это, ему было достаточно лишь быстрого взгляда на Алексея… Назар понимал, что парня, которого он знал, уже нет. Теперь это подстилка Гавра, и, видно, Гавр его и послал, так сказать, передал привет. И, конечно, Алексей знал, что делает, то-то он так вырядился… Но сейчас ему было не до осмысления Лешиного поступка. Итак, Назар, войдя в эту комнату, увидел, что его подставили, причем так виртуозно и в тоже время элементарно просто, что никто и ничто сейчас его не спасет. Он, авторитет, тот, кто уже третий год держит под собой всю зону, пошел на свидание с пету… Назар не смог даже в мыслях произнести это слово. Почему-то все еще было тяжело так называть Алешку… Он опять заставил свои мысли переключиться на происходящее с ним. То, что вся зона уже в курсе этой встречи, он не сомневался. То, что парня видели другие зеки, он тоже понимал. И вообще он понимал, что Кум наконец его сделал, да не просто пошатнул его власть, а уничтожил его… Но нет, он не готов сдаться.
Итак, что есть на данный момент: приезд к нему петуха, после встречи с которым никак не отвертеться и ничем не оправдаться, и тем самым приговор ему — как только он попадает в камеру, там его по всем законам зоны "опускают", и он становится рабочим петухом или издыхает, сопротивляясь этому… Что можно сделать в этой ситуации? Назар задумался… Видя, что коридор заканчивается, а дверь в конце него приближается, он принял решение, единственное и самое верное — сейчас ему нужно любыми путями выиграть время, чтобы подумать. Ему нельзя в камеру, сейчас нельзя. Куда угодно, только не в камеру. Конечно, он сильный, но со всеми ему не справиться, а сейчас все будут против него, все…
Перед последней дверью из решетки Назара опять поставили лицом к стене. Один из конвоиров стал открывать дверь, а Сидоренко, подойдя поближе к Назару, не в силах сдержать переполняющие его эмоции, победно произнес:
— Тебе привет от Кума.
Назар сгруппировался, а потом, молниеносно развернувшись, ударил кулаком прямо в довольное лицо Сидоренко. Краем глаза Назар видел, как отлетевший к стене Сидоренко зажимает рукой хлынувшую из носа кровь. Это последнее, что он видел. Конвоиры с двух сторон стали на отмах бить его резиновыми дубинками. Назар не сопротивлялся, он сделал главное — спровоцировал конфликт, и теперь его бросят в карцер, а значит, он выиграет время…
Удары не прекращались. Назар, лежа на полу, лишь закрывал лицо и голову руками. Судя по ногам у его лица и голосам, к двум его конвоирам прибежала подмога, и сейчас его избивали человек пять, а может и больше. Били не только дубинками, но и ногами, но он не чувствовал боли, ему она даже нравилась. Боль физическая сейчас заглушала ту боль, которая была внутри… Он помнил его глаза, его лицо, эти длинные волосы, к которым так хотелось прикоснуться, и понимал, что этот человек его предал… и боль от осознания этого заглушала все. Казалось, он был оглушен и ослеплен ею. Настолько она была сильна. Сейчас он дал ей вырваться наружу, теперь можно, именно тогда, когда его бьют, он может позволить себе думать о нем. Он может позволить себе ощутить всю глубину того, что он чувствует… и как хорошо, что его тело ощущает физическую боль, иначе бы он кричал и лез на стены от боли внутри себя. Его душа разрывалась от боли, он захлебывался в ней сильнее, чем в крови, которая пошла из носа и горлом…
Очнулся Назар уже в карцере. Он долго пытался разлепить склеившиеся от запекшийся крови ресницы, потом пытался навести резкость и осмотреть пространство вокруг себя. Попытавшись повернуть голову, он почувствовал боль, но все же после нескольких попыток приподнялся и дополз до стены, чтобы привалится к ней спиной. Вот тогда он наконец смог оглядеться. Да, это карцер. Наверное, еще никто так не радовался пониманию того, что он в карцере, а для Назара это была радость. Ведь он смог наперекор всем, борясь и не сдаваясь, выиграть время, а значит, и жизнь. Насколько? Это одному Богу известно. В карцере он может пробыть минимум дня три — целых три дня жизни на этой земле. Это нереально много. Понять это может только тот, кто стоял на грани и смотрел в глаза смерти… А если ему повезет, то и месяц в карцере продержать могут, а ведь это целый месяц его жизни… целый месяц.
Назар чуть улыбнулся разбитыми губами, чувствуя, как корочка засохшей крови от такого движения треснула, и по подбородку побежала тонкая струйка теплой крови из рассеченной губы. Он провел языком, слизывая ее и ощущая собственную кровь во рту.
"Вот и попил", — подумал он, слизав кровь с губы.
Назар еще раз оглядел карцер. Малюсенькая клетушка, только стены, окна нет, а на потолке лампочка, до которой не достать, и сбить ее нечем, так как обувь с него сняли. Эта лампочка теперь будет гореть постоянно, и он потеряет ощущение времени, уже не понимая, где день, а где ночь, и вообще восприятие того, сколько он здесь: день, неделю, месяц…