Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

На поэтических высотах он не терял практической сметки — пожалуй, такое возможно было только в XVIII веке. Крупным крепостником Державин так и не стал, но был патриархальным барином, который не забывал, что именно от крестьян зависит его благополучие… Хозяйничал он умело. В 1800 году в ответ на жалобы крестьян — Державин писал управляющему: «Вы от меня поставлены управлять деревнями; то и просить должно было прежде у вас милости, буде работы и поборы тягостны, и я надеюсь на вашу справедливость и хорошее устройство, что вы с одной стороны не отяготите их и приведёте в разорение, а с другой не оставите пещися о приращении моих доходов, держася умеренности по пословице, чтоб волки были сыты и овцы целы, о чём вас прошу усерднейше». Это слова умудрённого политика со сложившимися принципами, которые подчас переходят в окаменелые предрассудки — но без предрассудков нам и сахар не сладок.

Державин всегда испытывал недостаток в деньгах — даже в благополучные годы. Не был скопителен, тратил всегда чуть больше, чем следовало. Был щедрым благотворителем, легко прощал долги.

При этом не выжимал из крестьян все соки. Например, в 1793 году в родные казанские поместья Державина прибыл важный человек — управляющий оренбургскими владениями поэта Онисим Иванович Перфильев (простонародный однофамилец родовитого генерала). Строгий, энергичный, готовый землю грызть, чтобы отличиться перед хозяином.

Он доложил Державину, что крестьяне Бутырей, Кармачей, Сокуров ленивы и казанские имения почти не приносят дохода. Крестьяне ссылаются на неурожаи, но это ложь! Они скрывают урожаи! Перфильев предлагал и для острастки, и для экономической пользы переселить половину крестьян под Оренбург. Державин нисколько не прогневался на «казанцев», не стал увеличивать их повинности и разрешил Перфильеву переселить лишь несколько самых бедных семей.

Обыкновенная история: пока герой был молод и беден, его персона не интересовала художников. Нам почти неизвестен молодой облик Державина (как и — Потёмкина, Суворова). На одном из портретов мы видим сравнительно молодого человека — и это изображение резко отличается от канонических работ Боровиковского. Эту картину художник Иван Смирновский создал в 1780-е годы. Перед нами сорокалетний поэт — полный сил, вдохновенный, открытый. В его лице можно прочесть даже ребячливую наивность — хотя Державин в то время был тёртым калачом и уже успел написать, например, такие стихи:

Утешь поклоном горделивца,
Уйми пощёчиной сварливца,
Засаль подмазкой скрып ворот,
Заткни собаке хлебом рот, —
Я бьюся об заклад,
Что все четыре замолчат.

Это «Правило жить» Державин сформулировал ещё до 1777 года. Неискушённый, восторженный, моложавый человек до такого бы не додумался.

Эффектный портрет Державина создал знаменитый Сальваторе Тончи. Пожилой господин с умным, цепким взглядом вольготно развалился перед нами в барской шубе. Гравюра с этого портрета украсила «Анакреонтические песни» — книгу, которой Державин гордился. У Тончи и впрямь получился анакреонтический дедушка: «седина в голову — бес в ребро». В подтексте — усталость от суетливой политики, от славы… Жихарев, будучи у Державина, пока поэт дремал, принялся рассматривать этот портрет. «Какая идея, как написан и какое до сих пор сходство!» «Портрет Тончи походил на оригинал как две капли воды», — вторит ему С. Т. Аксаков. Сам Тончи добавил к портрету изречение — подражание латинской мудрости: «Дельфийская душа и вера представлены справедливостью скалы, золотисто-красным рассветом и белым снегом».

Иван Дмитриев, увидев на картине Державина в пышной шубе, в раскрепощённой позе, сострил: «Тебя, верно, писали на станции». А Гаврила Романович в глубине души гордился столь непривычным, эксцентричным изображением, хотя и отдавал должное парадным портретам, на которых его изображали при всех регалиях. К своим орденам и чинам старик относился с почтением: чай, не по счастливому случаю, не по фаворитству получены! За каждым — искренние порывы, нервы и польза государству.

Он любил русскую зиму, а южных зим не знал вовсе. Предшественники Державина почти не писали о зиме. Все классицисты преклонялись перед Античностью, а греческие зимы — это вам не «с белыми Борей власами». Державинская зима торжествует бурно, весело:

В убранстве козырбацком,
Со ямщиком-нахалом,
На иноходце хватском,
Под белым покрывалом —
Бореева кума,
Катит в санях Зима.

Это из того самого «Желания зимы», которое посвятил Державин бесприютному бродяге Захарьину. Не от морозов ли русская бодрость, позволяющая побеждать врагов на поле брани?

Разве можно представить себе без зимнего убранства «Евгения Онегина»?