Гаврило Принцип. Человек-детонатор

Уклончивые ответы Петербурга немцев не устроили, и 23 (10) марта 1909 года он фактически получил ультиматум. Царь почти сразу же ответил согласием. «Раз вопрос был поставлен ребром, — писал он матери, — пришлось отложить самолюбие и согласиться». Россия признала аннексию.

Тридцать первого числа то же самое скрепя сердце сделала и Сербия — официально заявила, что аннексия Боснии и Герцеговины не нарушает ее прав, и отказалась от «позиции противодействия и протеста, которую она заняла с последней осени по отношению к аннексии». Белград обязался жить с Австро-Венгрией в добрососедских отношениях, сократить армию и распустить добровольческие отряды.

В том же году Белград и Вена подписали соглашение, по которому Австро-Венгрия сняла запрет на импорт сербской свинины.

Вряд ли это сильно утешило сербов. Они теперь могли лишь отчасти верить увещеваниям их покровителей в Петербурге, Лондоне и Париже: сейчас воевать не время, но когда к войне с «германизмом» всё будет готово, об интересах Сербии не забудут. А пока Извольский советовал сербским послам в Париже и Лондоне: «Пусть сербское население Боснии и Герцеговины продолжает свою работу по духовному возрождению».

Белградское правительство и само прекрасно понимало, что «внутренний сербский фронт» в Боснии может оказаться для империи не менее опасным, чем внешний. Среди сербской молодежи по ту сторону границы было полно «горючего материала», а вся история с аннексией только увеличила его количество.

В 1909 году большой европейской войны из-за Боснии удалось избежать, но часовой механизм мины, взорвавшейся пять лет спустя, был запущен.

ГАВРО — ГАВРОШ

Переломный год

Конечно, ни Гаврило Принцип, ни его будущие соратники в деле покушения на эрцгерцога понятия не имели о деталях всех этих закулисных переговоров и сделок, в процессе которых решалась судьба Боснии и Европы в целом. Юные романтики в Боснии и Герцеговине, мечтавшие о свободе, самопожертвовании и югославянском государстве на Балканах, еще не знали, что стали частью механизма мины, которая вскоре взорвет весь мир.

Но они видели, что происходило вокруг.

Вена и Будапешт были очень обеспокоены положением в Боснии и Герцеговине. Проводились аресты среди «великосербских пропагандистов». «На случай вторжения в Боснию» сербской и черногорской армий власти начали создавать из славянского населения лояльные отряды ополчения. В самой Боснии началось формирование добровольческого корпуса «страшунов», а в Хорватии — Национального легиона.

Противники этой затеи в Хорватии окрестили легион «черной сотней». Они утверждали, что легионеры собираются устраивать сербские погромы — точно так же, как русские черносотенцы осуществляли погромы еврейские. В качестве альтернативы «черным» пытались создать «красный легион». Иногда между «черными» и «красными» происходили столкновения, но пока еще они не имели слишком опасного для властей характера.

В это бурное время Гаврило Принцип учился в торговом училище в Сараеве. Ему там не слишком нравилось, хотя результаты учения были неплохими — так по крайней мере вспоминали его однокашники. А что всё-таки значит «неплохими»? Остались ли какие-то документы, подтверждающие эти воспоминания?

Оказывается, остались. В Историческом архиве Сараева хранятся классные журналы училища с оценками учеников. Значится среди них и «Принцип Гавро».

Вот, например, 1908/09 учебный год. В классе 2Б, в котором учился Принцип, его начали 33 ученика, а к концу года по разным причинам осталось только 22.

Первое, что бросается в глаза, — сплошные колы и двойки, выставленные Принципу по самым различным предметам. Всё становится на свои места, если знать особенности оценки знаний учеников в Боснии в начале XX века.

Система оценок в боснийских школах того времени была достаточно сложной. Успехи ученика оценивались сразу по нескольким направлениям — за прилежание в учебе, за изучение предмета, за письменные работы и, наконец, за поведение. И назывались оценки по-разному. Скажем, поведение могло быть «примерным», «очень хорошим», «хорошим», «без замечаний» и «не без замечаний». Успехи в изучении предметов — «отличными», «очень хорошими», «хорошими», «удовлетворительными» и «неудовлетворительными». А вот письменная работа могла оказаться «прекрасной», «аккуратной» или же «неаккуратной». В следующий класс ученика переводили, если у него большинство оценок не опускалось ниже «хороших», при поведении хотя бы «без замечаний».

Но самое главное — в отличие, скажем, от России, где отличными и хорошими оценками всегда считались соответственно пятерки и четверки, в Боснии того времени самыми лучшими баллами были единицы и двойки, а самым плохим — пятерка.

Принцип не был круглым отличником — «пятерочником» по-нашему или «единичником» по-боснийски. Скорее, можно назвать его твердым хорошистом.