Гаврош. Козетта

– Да, сударыня, я ухожу.

– Значит, у вас, сударь, не было никаких дел в Монфермейле?

– Нет. Я здесь мимоходом. Вот и все. Сколько я вам должен, сударыня?

Тенардье молча подала ему сложенный счёт.

Человек расправил его, взглянул, но, видимо, думал о чем-то ином.

– Сударыня, – спросил он, – а хорошо ли идут ваши дела здесь, в Монфермейле?

– Так себе, сударь, – ответила кабатчица, изумленная тем, что счёт не вызвал взрыва возмущения. – Ах, сударь, – продолжала она жалобным и плаксивым тоном, – тяжёлое время теперь! Вдобавок и людей-то зажиточных в нашей округе очень мало. Всё, знаете, больше мелкий люд. К нам только изредка заглядывают такие щедрые и богатые господа, как вы, сударь. Мы платим пропасть налогов. А тут, видите ли, ещё и эта девчонка влетает нам в копеечку!

– Какая девчонка?

– Ну, девчонка-то, помните? Козетта. Жаворонок, как её тут в деревне прозвали.

– А-а! – протянул незнакомец.

Она продолжала:

– И дурацкие же у этих мужиков клички! Она больше похожа на летучую мышь, чем на жаворонка. Видите ли, сударь, мы сами милостыни не просим, но и подавать другим не можем. Мы ничего не зарабатываем, а платить должны много. Патент, подати, обложение дверей и окон, добавочные налоги! Вы сами знаете, сударь, какие ужасные деньги дерёт с нас правительство. А кроме того, у меня ведь есть свои дочери. Очень мне надо кормить чужого ребёнка.

Тогда незнакомец, стараясь говорить равнодушно, хотя голос его слегка дрожал, спросил:

– А что, если бы вас освободили от неё?

– От кого? От Козетты?

– Да.

Красная и свирепая физиономия кабатчицы расплылась в омерзительной улыбке.

– О, возьмите её, сударь, оставьте у себя, уведите её, унесите, осыпьте её сахаром, начините трюфелями, выпейте её, скушайте, и да благословит вас Пресвятая Дева и все святые угодники!

– Хорошо.

– Правда? Вы возьмете её?

– Я возьму её.

– Сейчас?

– Сейчас. Позовите ребёнка.

– Козетта! – закричала Тенардье.

– А пока, – продолжал путник, – я уплачу вам по счёту. Сколько с меня следует?

Взглянув на счёт, он не мог скрыть удивления:

– Двадцать три франка! – Он посмотрел на трактирщицу и повторил: – Двадцать три франка? – В том, как произнесены были во второй раз эти три слова, скрывался оттенок, проводящий грань между восклицанием и вопросом.

У трактирщицы было достаточно времени, чтобы приготовиться к удару. Она ответила твердо:

– Ну да, сударь! Двадцать три франка.

Незнакомец положил на стол пять монет по пяти франков.

– Приведите малютку, – сказал он.

В это мгновение на середину комнаты выступил сам Тенардье.

– Этот господин должен двадцать шесть су, – сказал он.

– Как двадцать шесть су? – вскричала жена.

– Двадцать су за комнату, – холодно ответил Тенардье, – и шесть су за ужин. Что же касается малютки, то на этот счёт мне надо потолковать немного с господином проезжим. Оставь нас одних, жена.

Тётка Тенардье ощутила нечто подобное тому, что испытывает человек, ослеплённый внезапным проявлением большого таланта. Она почувствовала, что великий актер вступил на подмостки, и, не возразив ни слова, удалилась.

Как только они остались одни, Тенардье предложил проезжему стул. Проезжий сел; Тенардье остался стоять, и лицо его приняло непривычно добродушное и простоватое выражение.

– Сударь, – сказал он, – послушайте, скажу вам прямо: я обожаю это дитя.

Незнакомец пристально взглянул на него.

– Какое дитя?

Тенардье продолжал:

– Смешно просто! А вот привязываешься к ним. На что мне все эти деньги? Можете забрать обратно ваши монетки в сто су. Этого ребенка я обожаю.

– Да кого же? – переспросил незнакомец.

– А нашу маленькую Козетту. Вы ведь, кажется, собираетесь увезти её от нас? Так вот, говорю вам откровенно, я не соглашусь расстаться с ребёнком, и это так же верно, как то, что вы честный человек. Я не могу на это согласиться. Когда-нибудь девочка упрекнула бы меня. Я видел её совсем крошкой. Правда, она стоит нам денег, правда, у неё есть недостатки, правда, мы не богаты, правда, я заплатил за лекарства только во время одной её болезни более четырехсот франков! Но ведь надо что-нибудь делать во имя божье. У бедняжки нет ни отца, ни матери, я её вырастил. У меня хватит хлеба и на неё, и на себя. Одним словом, я привязан к этому ребёнку. Понимаете, постепенно привыкаешь любить их; моя жена вспыльчива, но и она любит её. Девочка для нас, видите ли вы, всё равно что родной ребёнок. Я привык к её лепету в доме.

Незнакомец продолжал пристально глядеть на него.