Дягилев не мог не заинтересоваться восходящей звездой, к тому же весьма привлекательной наружности, и упросил князя Львова, на содержании которого находился в тот момент Нижинский, «уступить» ему юного танцовщика. В результате слабовольный Нижинский на пять лет поступил практически в полное распоряжение Дягилева и стал первой его «Галатеей». Уже на следующий, 1909 год о нем, как и о других звездах русского балета, узнали за пределами страны: в Париже состоялся первый русский балетный сезон, для подготовки к которому Дягилев пригласил хореографа-новатора Михаила Фокина и художников-декораторов Бенуа, Бакста, Рериха, Коровина. Париж, для которого балет был устаревшим и давно пришедшим в упадок жанром, был потрясен. «Красный занавес поднимается над праздниками, которые перевернули Францию и которые увлекли толпу в экстазе вслед за колесницей Диониса», – писал впоследствии о первых дягилевских балетах Жан Кокто. Сам Дягилев был не просто техническим организатором, но неким идейным центром, концептуальным лидером, на котором держался весь проект. Он полностью вникал во все стадии постановки, подбирал сотрудников, диктаторски устанавливал свою волю, зачастую вступая таким образом в конфликты с композиторами, хореографами, исполнителями. Многие жаловались, безуспешно пытались спорить, уходили от него, но чаще всего возвращались – его балет был лучшим: самым новаторским, передовым и блистательным.
С 1909 года Русский балет прочно обосновывается в Европе, выступая ежегодно с новыми постановками в Монте-Карло (где была устроена постоянная его резиденция), Париже, Лондоне; гастролируя и по другим странам, выезжая за пределы Европы – в том числе в Америку. В 1911 году была сформирована постоянная труппа – часть артистов согласились уйти из российских театров, часть – такие звезды, как Карсавина и Кшесинская – совмещать, не покидая Мариинского театра. Произошло это тоже из-за Нижинского – его как раз из Мариинского театра уволили, причем по ничтожному поводу: танцуя в «Жизели» в костюме, сделанном для него Александром Бенуа, он, по настоянию Дягилева, не надел поверх трико полагающиеся в те времена артистам балета трусики. После формирования постоянной труппы Дягилев начинает привлекать Нижинского к хореографии. Ему было недостаточно танцевального гения Вацлава – он хотел сформировать из своего фаворита настоящего творца. Репетиции балетов Нижинского проходили мучительно, потому что он не обладал даром четко выражать свои мысли, но все же ему удалось поставить «Весну священную» на музыку Стравинского и «Послеполуденный отдых фавна» Дебюсси. Именно из-за выдвижения на передний план в качестве балетмейстера Нижинского от Дягилева ушел Фокин, успевший поставить такие шедевры, как «Петрушка» и «Дафнис и Хлоя».
В 1913 году Дягилев отпустил Нижинского на гастроли в Южную Америку – сам он, после того как гадалка предрекла ему смерть на воде, панически боялся водных путешествий. До Южной Америки Нижинский добрался уже обрученным человеком – во время путешествия его быстро взяла в оборот энергичная венгерка Ромола Пульска. Узнав о свадьбе Нижинского, Дягилев был в ярости – ломал столы и стулья, в бешенстве метался по комнате. Восприняв этот поступок как предательство, Дягилев уволил Нижинского из Русского балета – казалось, все было кончено. Потом, впрочем, он остыл, помог своему протеже во время войны выбраться из Австрии, где тот был интернирован, в Америку, предлагал возобновить сотрудничество. Скорее всего, они снова могли бы плодотворно работать вместе, если бы не Ромола, которая постоянно вставала между ними и даже начала судиться с Дягилевым, требуя, чтобы тот выплатил Нижинскому 500 000 франков за выступления в Русском балете. Вскоре Нижинский, всегда отличавшийся психической нестабильностью, сошел с ума. Дягилев никак не мог с этим смириться и несколько раз пытался с помощью эмоциональной встряски вернуть своего Вацу: водил его в 1924 году на одну из репетиций, а в 1929-м, за несколько месяцев до своей смерти, на «Петрушку» в Гранд Опера. Но чуда, увы, не произошло.