Газават

Лицо молодого человека как-то разом осунулось и потемнело. Далеко не счастливым новобрачным казался теперь Джемал. В глубокой задумчивости сидел он, не притрагиваясь к яствам. Мог ли он есть, когда неподалеку несчастный пленник его любимого народа томится голодом в гудыне Гассана!

— Господин мой! — словно сквозь сон слышится ему девичий нежный голосок.

— Что, Патимат? Что, моя джаным? — быстро обернувшись в сторону говорившей, спрашивает он.

— Надо его спасти! — лепечет девочка чуть слышно. — Спасти во что бы то ни стало!

— Во что бы то ни стало, Патимат!.. Я сделаю все возможное для этого. Клянусь тебе, дитя!

— О! Господин! Благослови тебя Аллах за это.

— Спасибо, Патимат, добрая душа! — ласково улыбнулся сестре Джемалэддин.

— Джемал, брат мой! — застенчиво произнесла не привыкшая к ласке девочка и вдруг разом развеселилась, как игривый котенок…

Мерно зазвучал снова бубен в смуглой девичьей руке… И быстрая, как взмах орлиного крыла, лезгинка закружилась, развертываясь в своих красивых фигурах.

В голове Джемалэддина зрело решение.

Глава 13 Пленник

Прошло трое суток с тех пор, как Мишу Зарубина бросили в черную и глубокую, как могила, гудыню… Он отсчитывал эти сутки по игре золотистого луча, проникшего Бог весть каким чудом в его подземную тюрьму…

Луч исчезал — значит, была ночь, — сиял снова — золотое солнце вставало над черными лесами Андии.

Вместе с солнечным лучом появлялся и седоусый нукер наиба на краю ямы и бросал туда сухие чуреки да спускал на веревке глиняную чашку с водою: ровно столько, сколько было надо, чтобы пленник не умер с голоду. Иногда вместо нукера подбегала к краю гудыни отвратительная, как ведьма, старая Селтанет и, грозя своими костлявыми кулаками, кричала, бешено сверкая почти безумным взором:

— Эй ты… гяур!.. Собака!.. Керестень!.. Готовься к смерти, если черные джинны еще не утащили в джуджах твою нечистую душу!

В первую минуту, очутившись на дне ямы, Миша почувствовал нечто похожее на облегчение… Ему хотелось как можно скорее избавиться от присутствия врагов. Но после первых же суток, проведенных в яме, молодой человек впал в тяжелое и мрачное отчаяние.

«Уж скорее бы они покончили со мною!» — искренно желал он, с отвращением оглядываясь на сырые, скользкие стены своей тюрьмы. Ему даже доставляло удовольствие видеть и слышать поносящую его старуху Селтанет. Все-таки живое существо. Все-таки человеческий голос.

Днем, когда слышались голоса в ауле и ежечасно мулла-муэдзин выкрикивал с минарета свои призывы к намазам, ему еще не было так горько и невыносимо. Но зато ночью, когда гробовая тишина воцарялась в Дарго-Ведени, молодой Зарубин впадал в мрачное, унылое состояние, переживая весь ужас погребенного заживо в могиле человека.

Сегодняшняя ночь особенно тяжела Мише. Это не обычно тихая ночь… Нет… Поминутно слышится гул дикой музыки и треск винтовок… Голоса пирующих на гудекане горцев достигают его слуха…

«Очевидно, празднуют новый разбойничий набег на какую-нибудь из наших крепостей, — мысленно решает юноша. — Вот бы очутиться на воле и угостить как следует этих разбойников!» — мечтает он…

На воле!

С этой мечтой надо проститься… Она несбыточна, неисполнима!

Новый припадок раскаяния овладевает несчастным. Послушайся он тогда Поля нова и не бросься очертя голову преследовать врага, не сидел он бы здесь как нелепо пойманный чиж в клетке…

Что-то думают о нем там, в маленькой крепости? Вспоминают ли его? Должно быть, Потапыч выплакал все свои старые глаза по своем ненаглядном Мишеньке! Уж и панихиду, чего доброго, отслужили!

Панихиду! Да, служи ее, служи, старик! Завтра его не станет! Сегодня последняя ночь осталась ему, Мише… Седоусый нукер, принесший ему поутру воды и чуреков, ломаным русским языком пояснил ему:

— Завтра… нема уруса… Секим башка будыт! — и красноречивым жестом провел рукою по горлу.

Итак, значит, завтра… Что-то поздно надумал Гассан! Или проморить его хочет хорошенько, как следует помучить перед казнью, дать почувствовать всю тяжесть неволи?.. Они это любят, гнусные изуверы.

Миша даже вздрагивает от непреодолимой ненависти к своему злейшему врагу… Нет, положительно что-то роковое есть в их встрече с Гассаном… Хотел убить отца, убьет сына… Не подоспей тогда Джемал, отец Зарубина давно был бы в могиле… И где он теперь, этот Джемал? Далеко ли от него, Миши… В Дарго-Ведени тогда повезли его… А где это Дарго-Ведени? Может быть, очень далеко, может быть, очень близко. Не все ли равно! Несладко, должно быть, живется ему, бедняге!

Что-то холодное и влажное касается щеки Зарубина и прерывает на миг его мысль. Он быстро хватает рукою невидимый предмет и с отвращением отшвыривает его от себя. Отвратительное, скользкое существо, коснувшееся его щеки, была большая земляная жаба, каких водилось немало на дне гуды ни…

И снова прерванные мечты возвращаются к молодому человеку и переносят его на своих розовых крыльях далеко-далеко от черной ямы…