Газданов

«Если бы раскрыть "Историю одного путешествия" наудачу, на первой попавшейся странице, и, не касаясь того, что за ней и после нее, не вдумываясь в целое, оценить лишь блеск и живость письма, надо было бы признать, что Газданов — даровитейший из писателей, появившихся в эмиграции. Но когда прочитан весь роман, когда обнаружились его расплывчатые и зыбкие очертания, когда ясен разлад повествовательного таланта с творческой волей — впечатление от писаний Газданова все же тускнеет», — писал в рецензии на книгу Георгий Адамович. И это был один из самых мягких откликов. Роман упрекали в отсутствии постановки этических проблем. В целом откликов было немного, и их общий тон ничуть не смутил Гайто: в его судьбе «История одного путешествия» оказалась, без всякой иронии, очень своевременной книгой. Она придала ему сил, чтобы восстановить душевное равновесие, утраченное после «звездного» 1930 года.

В следующем 1936 году имя Газданова снова замелькало на страницах русских журналов, правда, немногие в его положении захотели бы такой скандальной славы. Да Гайто и сам не подозревал, во что выльется его публикация, когда отдавал в юбилейный номер «Современных записок» статью «О молодой эмигрантской литературе».

Второй раз за историю его жизни о нем писало так много знаменитостей, но от покровительственно-доброжелательного тона не осталось и следа. С ним серьезно вступили в дискуссию, уж слишком раздражающей была его статья. Ее главное положение заключалось в пессимистическом прогнозе автора на будущее литературы в эмиграции. Точнее, он утверждал, что живого литературного процесса уже нет в настоящем, и его отсутствие не замедлит сказаться на смерти эмигрантской литературы как таковой в ближайшие годы. Обозначив главные причины столь мрачного прогноза — ничтожное количество читателей, разрушение социально-психологических устоев, — Газданов завершает статью резким пассажем:

«Конечно, и в эмиграции может появиться настоящий писатель — я уже указывал на общеизвестный пример Сирина. Но ему будет не о чем ни говорить, ни спорить с современниками; он будет идеально и страшно один. Речь же о молодой эмигрантской литературе совершенно беспредметна. Только чудо могло спасти это молодое поколение; и чуда — еще раз — не произошло. Живя в одичавшей Европе, в отчаянных материальных условиях, не имея возможности участвовать в культурной жизни и учиться, потеряв после долголетних испытаний всякую свежесть и непосредственность восприятия, не будучи способно поверить в какую-то новую истину, не отрицать со всей силой тот мир, в котором оно существует, — оно было обречено. Возможно, в этом есть некоторая историческая справедливость; возможно, что его жестокий опыт послужит для кого-то уроком. Но с этим трудно примириться; и естественнее было бы полагать, что она заслужила лучшую участь, нежели та, которая выпала на его долю — в Берлине, Париже, Лондоне, Риге, в центрах той европейской культуры, при вырождении которой мы присутствуем в качестве равнодушных зрителей».

В спор с Гайто Газдановым вступили старшие эмигранты — Марк Алданов, Владислав Ходасевич, Михаил Осоргин, Георгий Адамович, причем последние трое выступали на эту тему в печати неоднократно, настолько болезненной оказалась затронутая тема. Соглашаясь с тем, что бедность в буквальном смысле является одним из решающих препятствий на пути развития молодой литературы, они не принимали ни главную мысль газдановской статьи, ни тон, которым эта мысль была изложена. Из всех выступивших лишь Михаил Осоргин постарался быть наиболее объективным и сдержанным, оспаривая положения своего младшего друга.

Среди молодежи статью Газданова по понятным причинам поддержали почти все безоговорочно. И Гайто лишний раз убедился в непреодолимом барьере, который существовал между младоэмигрантами и писателями старшего поколения, не желавшими смотреть правде в глаза. Немногие из участников полемики доживут до того времени, когда прогноз Газданова уже будет невозможно опровергнуть. Но в этот момент самого Гайто больше волновала верность прогнозов относительно будущего собственной жизни, и потому после нашумевшего диспута, подобно Володе — герою недавно законченного романа, он отправляется в новое путешествие. Первый раз он едет к морю на Лазурный Берег. Результат этого путешествия превзошел все его ожидания.

ЮЖНЫЙ ВИРАЖ

Царь Соломон сказал, что не понимает трех вещей… Путь змеи на скале… Путь орла в небе… И путь женского сердца к сердцу мужскому.

Гайто Газданов. Призрак Александра Вольфа

1