Газета День Литературы # 008 (1998 2)

И мы подымем их на вилы,
Мы в петлях раскачнем тела,
Чтоб лопнули на шее жилы,
Чтоб кровь проклятая текла.

А.Блок

“ПОРАЗИТЕЛЬНО УМНЫЙ ЧЕЛОВЕК…” Так назвал Лев Толстой Проханова. Конечно, это относилось к Проханову-старшему, тоже издателю и тоже писателю, к интеллектуалу и нонконформисту, жившему сто лет назад.

Ничего не меняется. Одни и те же имена, одна и та же мучительная борьба, одно и то же сверхчеловеческое напряжение сил, одна и та же Россия, сложная, терзаемая, опьяненная самой собой, духом своих людей, лучших людей земли, ее солью… В делах о духовной секте Татариновой в XIX веке фигурирует генерал Евгений Головин, а среди следователей- чиновников — Липранди. Моя собственная юность прошла под знаком дружбы с великим современным мистиком Евгением Головиным и в кампании сверстника Олега Куприянова, прямого потомка Липранди… Мой далекий предок Савва Дугин боролся против западничества Анны Иоанновны за крайний православный традиционализм, за восстановление Патриаршества, за возврат к Старой Вере (за что и был казнен Бироном).

Такое впечатление, что в истинной истории принимает участие очень ограниченный круг людей, а все остальные выступают как расплывчатые и невырази- тельные декорации, как иллюстративный материал истории.

Нет никаких сомнений, что существует “вечный Проханов”, издатель “Духовного христианина”, “Дня”, “Завтра”. Вчитываясь в то, что публиковал “Духовный христианин”, этот интеллектуальный журнал нонконформистской, революционно-консервативной, национальной и неортодок- сальной русской мысли, поразительно много встречаешь параллелей с нашим временем.

Проханов родом из кавказских молокан, из крайней спиритуалистической русской секты, одержимой мечтой о “волшебной стране”, где вместо воды источники земные дают молоко, белое райское молоко… Туда же к Кавказу тянулись согласия и толки “параллельной России”, бежавшие прочь от романовской скуки и зе- вотной чиновничьей веры. Из родных моих ярославских земель, где около половины населения были староверами, и где в знаменитом селе Сопелково обосновался всероссийский центр бегунского согласа, тянулась нить национальных сектантов, хлыстов, скопцов, прыгунов, шелапутов, безденежников к русскому Кавказу, прохановскому Кавказу, белой святой арийской горе Эльбрус, недалеко от которой первые молокане нашли таинственные источники белого, молочного цвета.

Все повторяется.

Линии русских судеб сходятся в конце тысячелетия в последний узор.

МАМЛЕЕВСКИЙ ШЕПОТ. Своим знакомством с Александром Прохановым я обязан Юрию Мамлееву, глубочайшему и прозорливейшему современному русскому писателю, нашему новому Достоевскому. Вернувшись из глупой эмиграции в перестройку, крестясь на фонарные столбы и облизываясь на любимые русские московские лица как на пасхальные яйца, Мамлеев своим классическим полушепотом сообщил мне в конце 80-х: “А Вы знаете, Саша, что Проханов “наш”…”

“Как “наш”?”— удивился я. Мне казалось, что он по ту сторону баррикад, что он — кадровый, человек, покорно и безропотно обслуживающий догнивавшую Систему. А это в моих глазах в то время было полнейшей дисквалификацией.

“Нет, Вы ошибаетесь, — продолжал уверять меня Мамлеев, — он все-таки “наш”, “потаенный”, “обособленный”…

Я поверил Юрию Витальевичу и пошел в журнал “Советская Литература” к Проханову. После нашей встречи я смутно почувствовал, что Мамлеев был прав.

НЕУДАВШЕЕСЯ ПРЕОБРАЖЕНИЕ. Но настоящее озарение Прохановым пришло в фатальный август 1991-го. Это был поворотный момент моей идеологической судьбы. Утром 19 августа, в Преображение Господне, когда я услышал голос Лукьянова по радио, я осознал себя до конца и бесповоротно совершенно советским человеком, фатально, триумфально советским. И это после стольких мучительных лет лютой ненависти к окружающему строю, к “Совдепу”, после радикального бескомпромиссного национал- нонконформизма… Конечно, я всегда презирал и Запад, считая, что у России есть свой путь, не советский и не либеральный, третий, особый, уникальный и мессианский. Но в тот август я (даже вопреки своему сознанию) всей внутренней логикой души был на стороне ГКЧП. Речь Лукьянова была для меня ангельским хором. Слова обращения — вестью о новом порядке, о верности и чести, о решимости последних государственников встать на защиту великой державы перед лицом распустившихся столичных толп, мечтающих отдаться кока-колонизаторам.

Совсем скоро пришло понимание катастрофы. Вялые солдатики; агрессивные и вмиг собравшиеся враги, на глазах превратившиеся из вялых и пассивных кээспэшников в фанатичную и хваткую русофобскую и, увы, крайне эффективную, свору; невнятные гэкэчеписты…