Настанет день, — и ты не обернешься.
И я сама отдам тебя другой.
Так иногда обычные предметы
Играют в жизни роковую роль.
Пиджак случайно, суетно надетый
Вернет давно утраченную боль.
И недопитый чай в твоем стакане
Так много прошлого откроет мне,
И те же складочки суровой ткани,
И трещинки на крашеной стене…
Порой достаточно простого взгляда,
И вот собьется выверенный ритм,
Нехитрой жизни пресная отрада
Клочком бумаги в пламени сгорит.
Но я-то думала, что умерли печали,
Пиджак истлел давно в чужом шкафу.
Где взял его?
В ответ пожмешь плечами.
А я опять любовь переживу.
Благоухающие дни.
Безумные глаза пеонов
И стрекотание пилы,
И сладко смокчущий котенок
У матери под животом —
Всё чувственно, природе внемлет.
Глотая смерть открытым ртом,
Серебряные рыбы немы.
Бока исполнены икры
У жертв обыденного пира.
Но нас не трогает их крик
Отчаянья, прощанья с миром.
Ко мне спешит какой-то человек —
В заварке чайной мама разглядела.
Допили чай, а там и день померк,
Что ожиданьем теплился без дела.
Какой-то человек спешит ко мне!
Гроза утихла, высохла дорога.
Но повторяется пророчество на дне
Чаинками — доходчиво и строго.
Ко мне спешит какой-то человек?
Похоже, заблудился скорый поезд.
Но, опоздав на двести сорок лет,
Пронзительней и ярче будет повесть.
И в сумеречной гулкой тишине
Уже слышны шаги под самой дверью.
Какой-то человек спешит ко мне?
Я всё равно пророчеству не верю!
Невелика задачка, с медный грош,
Разгадка ожиданье подытожит:
Ведь это ты ко мне идешь, идешь, идешь,
Но всё никак приблизиться не можешь.
Мама, ответь, мы там счастливы были —
Шесть пятилеток назад?
Бедные дети великой и сильной
Родины. А за глаза —
Просто совки, пионерское племя,
Внуки в семье Ильича.
Мы же не знали, что проклято время,
Нас породившее. Час
Пробил в отчаянном пьяном надрыве…
Нищие духом в мечтах,
Мама, ответь, мы там счастливы были —
В нашем потерянном "там"?
Счастливы? Нет? Ну, пожалуйста, мама!
Будни рабочих суббот,
Яблоки в руки по полкилограмма,
Очередь, черный народ
В три оборота за мылом и чаем,
Хоть бы на праздник достать…
Мама задумалась. Не отвечает.
Мне так казалось, что да.
Я только закрою глаза, так легко оказаться
В моей растреклятой стране,
где главенствует ложь,
В холодных квартирах,
на суетных пыльных вокзалах,
Где с первого взгляда
на Хама прохожий похож.
Я только закрою глаза,
так несложно представить
Себя в этой хамской толпе,
изрыгающей грех.
Я плоть от неё,
переваренный сгусток кровавый,
Наказанный Словом. Пожалуй, суровее всех.
Пётр КОРЗИНКИН. «Я СЕГОДНЯ ВЫБРАЛ СТАЛИНГРАД…»
Постарела страна, пригорюнилась,
Да платочек на голову кинула,
Вся по-старчески скрючилась, сузилась,
Подышала на ладан и сгинула.
Ничего от себя не оставила —
От Империи в светлое веривших —
Ни "катюш", ни блокады, ни Сталина,
Ни сапог, пол-Европы отмеривших.
Шелухою от мертвого семени,
Да золою костра прошлогоднего
Безымянное время, безвременье
Не оставит здесь даже исподнего.
А ведь был же порядок совсем иной.
Люди-гвозди! Ножи были бритвенны!
Но теперь мясо массой бесформенной
Растеклось в придорожные рытвины.
И сигнал дало Время жестокое,
А История тут же отринула
Ту страну, что по-старчески охая,
Подышала на ладан и сгинула.
Волшебным вечером в янтарной полутьме,
Бросая взор куда-то вглубь немого сада,
Застыв мгновеньем, как будто в забытье,
В пустом окне явилась мне Шахерезада.
Я лицезрел ее прекрасный лунный лик,
Ее две радуги бровей притворно строгих,
И заходящего светила нежный блик
Погладил ласково ее босые ноги.
Востока мудрого достойнейшая дочь
Светло и гордо улыбнулась первым звёздам…
И наступила тысяча вторая ночь,
Серпом луны подав ей знак, что слишком поздно.
Пробираясь осторожно на рассвет,
Защемив тревогой "сердца циферблат",
Перейти по заколоченной Москве
Я побился головою об заклад.
Ложной стройности проспектов сторонясь,
И бульваров, что огней гирлянды вьют,
Переулков плел причудливую вязь
И разбитых фонарей искал уют.
А в полночном небе вереница звёзд
Написала фантастический портрет;
Мне осталось, может быть, с десяток вёрст
И чуть больше полупачки сигарет.
Колокольным звоном вдарить
По бескрайней тишине,
Самогона залп зажарить,
Дань отдавши старине.
В поле выйти бесшабашно,
Распахнуться всем ветрам;
Грянет гром, а мне не страшно —
Не такого я видал.
Вспомнить, будто бы в похмелье,
Вечно юные года,
Вдруг подумав на мгновенье:
Что останется тогда?
Лишь испить хмельную влагу,
Песню звонкую допеть,
На груди рвануть рубаху
И на небо улететь.
Как евангельские фрески
На церковном потолке —
Ледяные занавески
На двустворчатом окне.
Их сюжет неповторимый,
Кров нежданно освятив,
Тихо манит пилигрима
Отклониться от пути.
Не от грусти — от мороза
По щеке сползет слеза;
Русских зим благая проза —
Сельских окон образа.
Согревает путь-дорогу
Пилигриму каждый дом.
Каждый дом — дорога к Богу,
Храм с двустворчатым окном.
Самый главный день встает из тьмы,
Мысли по колено сверху в ряд,
Как спасенье от гнилой чумы
Я сегодня выбрал Сталинград.
Непролазной копотью пролез,