Газета День Литературы # 104 (2005 4)

Природа-мать! Далекий пращур мой
себя еще не мыслил человеком,
когда возник в сознанье мир иной,
обожествив леса, моря и реки.

Страстями собственными наделив

неясные явления природы,
он сотворил богов, он создал миф…
Воображения чудовищные роды —
когда от грома, ветра и огня
зависели рождения и смерти;
и нынче первых толкований смерчи
вертят, полуоглохшего, меня…

И я с трудом осознаю потом

величие эллинского Олимпа;
и имена героев жгут огнем,
с преданьями основа жизни слита!

Был первый бог, как первый человек,

в руках судьбы гремком, игрушкой слабой;
досадовал на неприветный век,
и слезы вытирал рукой, не лапой…

Был первый человек силен, как бог,

смирил огонь и справился с водою;
заговорил, еще не видя прок,
и начал думать…

Рассудок, подведи речам итог!

В них — предрассудки, в них — не без изъяна…
И все-таки, когда был создан Бог,
то человеком стала обезьяна!

08.09.70

***

Как странно — на лице славянском
вдруг азиатские глаза
плеснут своим непостоянством,
приманивая и грозя!

Какой монгол, в каком столетье

посеял дикие черты?
Как крепки варварские сети
и слабы женские мечты!

Но силу набирает робость,

заимствуя у ней огня…
Глазами Азии Европа
сегодня смотрит на меня.

09.09.70

ЧУЖИЕ РУКИ

Порой, ожесточась, со скуки,
сначала вроде бы легко
дыханьем греть чужие руки,
в мечтах от дома далеко.

Приятна теплота объятья.

Волнует радужная новь.
Но шелест губ и шорох платья
лишь имитируют любовь!

И не заметишь, как мельчаешь;

как окружит одно и то ж:
ложь в каждом слове, ложь в молчанье,
в поглаживанье тоже ложь…

Едва ль для настоящей страсти

друзья случайные годны.
Старательные, как гимнасты.
Как манекены, холодны.

И только дрожь замолкнет в теле,

заметишь, тяжело дыша,
что оба — словно опустели:
кровь отошла, ушла душа…

И, тяготясь уже друг другом,

проститесь, позабыв тотчас
чужое имя, голос, руки
и — не заметив цвета глаз.

18.02.71

***

Анкета моя коротка:
Родился, учился, работал.
Приметливая рука
черкнет полстранички всего-то.

А то, как стремительно жил,

как жилы вздувались порою,
как словом друзей дорожил,
она, может быть, не откроет.

И все-таки в каждой строке

останется что-то такое,
что с временем накоротке
и, в общем, водило рукою…

1973

Дмитрий Нечаенко РОЖДАЮТСЯ ДЕТИ

***

Русь моя! деревца тонкого

ночью морозною стынь.

Кислая наша антоновка,

горькая наша полынь.

Смёрзлась зимой, но оттаяла,

ртом из-под снега дыша,

гиблая наша Цветаева,

голая наша душа

вся голубая и нежная

после кровавой беды,

лунка, сестрица подснежника,

лужица талой воды.

И колыбельная матери,

и ветерок над рекой,

запах лампадного маслица

в сельской церквушке родной.

Очень неброско, пусть матово,

и Левитан, и Крамской.

Ясновельможной Ахматовой

горестный голос грудной.

Тихое наше Шахматово,

яснополянский покой.

Станции типа Астапово,

в лаптях по снегу Толстой.

Север мы, Господи, север.

Тает лишь в солнечный срок

наш предвесенний Есенин

и антарктический Блок.

Даже бессмысленный лютик

в этом контексте — святой.

Люди мы, Господи, люди,

в смысле, что каждый — изгой.

Их уже топят потопы,