Газета День Литературы # 115 (2006 3)

По мере того, как "крюковедение" теряло свои позиции и превращалось в малопочтенное маргинальное занятие, в его рядах росла не только озлобленность, но и растерянность. В качестве возможных авторов "Тихого Дона" назывались все новые и новые имена. Ситуация становилась комедийной. Вслед за Крюковым появился Краснушкин, потом — Серафимович, потом — тесть Шолохова Громославский, потом — полковник Войска Донского Иван Родионов, и т.д. Авторы "Тихого Дона" плодились как дети лейтенанта Шмидта в известном юмористическом романе. Видимо, по этой причине у "антишолоховедов", в конце концов, возникла "новаторская" мысль, озвученная на страницах журнала "Наша улица", — объединить "разных авторов и редактора" в одну "бригаду", якобы и создавшую "Тихий Дон". Впрочем, ничего новаторского в этой мысли нет — "бригадный метод" вхождения в литературу и искусство — популярная рапповская идея 20-х годов прошлого века. "В искусство надо вламываться бандой" — заявляет со страниц журнальчика "Наша улица" автор "манифеста рецептуализма", "поэт, искусствовед, классификатор русской культуры, академик" Слава Лен.

Цель у этих "двуликих Янусов", именующих себя "литературными европейцами", "академиками" выдуманного ими "рецептуализма", одна: "отменить" все лучшее в русской литературе. И в первую очередь — М.А.Шолохова и его роман "Тихий Дон", как творение непревзойденного гения, выразившего величие и трагизм минувшего века, русского века в мировой истории.

Не располагая хоть сколько-нибудь серьезными, доказательными аргументами, "крюковеды" для достижения своей цели используют самые недостойные, запрещенные приемы, не брезгуя прямым оскорблением памяти великого русского писателя даже в год его столетнего юбилея. Подобные методы спора находятся за пределами не только науки, но элементарных человеческих приличий. Это бессилие в аргументации и низость в поведении говорят только об одном: "антишолоховедение" потерпело полный и окончательный крах.

(Сокращенный вариант. Полностью статья будет опубликована в "Роман-журнале".)

ВЫСТУПАЮТ УЧАСТНИКИ “ВЕЧЕРА МОИХ ГЕРОЕВ”

Эдуард ЛИМОНОВ

Конечно же, в таком великолепном советском имперском стиле, как умеют Александр Проханов или Владимир Личутин, сказать своё слово я не смогу — не потяну, мне слабо, не тот опыт. Но попытаюсь всё же сказать, что же общего между нами — мной, появившемся впервые в каком-то там бушлате, как определил меня однажды Александр Андреевич, и Бондаренко. Кстати, я и сейчас в этом бушлате пришёл, правда, этот бушлат, по-моему, уже четвёртый потомок того первого. Так вот, что между нами общего? Между нами с самого начала была газета "День". Великолепная, агрессивная, боевая, и я, будучи в то время автором "Советской России", "Дню" завидовал, потому что считал, что это более мощная, действительно бодрая газета. И когда меня привели в это великолепное помещение на Цветном бульваре, мне там очень понравилось. Потому что все люди о чем-то договаривались, там какие-то заговоры зрели, общения какие-то в комнатах шли. Приходили какие-то делегации, чуть ли не матросов и солдат… И вообще, стояла такая революционная лихорадка. И потом я помню себя спящим: спал, приехав откуда-то, уж теперь не помню, с какой-то войны, что ли, на диване, и спал спокойно, потому что рядом были такие люди — свои люди. Вот такие воспоминания, как в каком-то сценарии эпизоды проплывают. И надо сказать, что то, что было начато тогда, надо завершить, конечно. Обязательно. Надо любой ценой завершить победой — это несомненно.

А Володя заботился обо мне. Я всё-таки был какой-то человек слегка неприкаянный в этом смысле — я там с рюкзаком ходил. И жил какое-то время у него, писал у него статьи. И даже девушки приходили ко мне туда. Но вот таким активным, много пьющим, много едящим, как расписал его Владимир Личутин, я, пожалуй, уж и не застал Володю. И однажды, когда приехал ночью к нему на квартиру, вернувшись, кажется из Приднестровья, увидел его бледным, и рядом врачей. Я понял тогда, что и у него есть свои слабости и болезни, и со здоровьем что-то неладное. Но навсегда мне это запомнилось — его дружеское гостеприимство, хотя потом я уже жил и у других, в других квартирах, в другом мире, и газету "День" разгромили в 93-ем году.