Газета День Литературы # 116 (2006 4)

Войдя в квартиру, Варвара Яковлевна бросила быстрый взгляд в сторону Пятакова — тот читал статью, над которой два мужика в плавках, намертво обхватив друг друга, не то целовались, не то старались увернуться от поцелуев, и лица их были напряжены и свирепы. Варвара Яковлевна тут же ушла в ванную, опасаясь, чтобы Пятаков по глазам, походке, по складкам на мокром халате не догадался об открывшейся ей истине. Она заперлась, села на край ванны, смахнула слезу и этим как бы покончила с тонкими чувствами и невысказанными обидами. Вытерев глаза только что выстиранным полотенцем, она сложила руки на животе. Лицо ее приняло выражение спокойное, сосредоточенное.

— Они едят вместе дорогие конфеты, — обожгло ещё одно открытие.

Но конфеты просто так не едят, мужчина и женщина с такими вот конфетами чай пить не станут. Они пили вино. Или водку? Нет, вино. Или коньяк? Скорее всего, коньяк. Неужели коньяк? Какие деньги! — ужаснулась Варвара Яковлевна.

— А ты никак выпил сегодня? — спросила она его за ужином, высыпая картошку из кастрюли в большую тарелку.

— Самую малость, — беззаботно ответил Пятаков. — Самую малость.

— Чего пил-то? Что-то на водку непохоже...

— Коньяку с ребятами сообразили, — ответил Пятаков после небольшой заминки. И заминка эта не осталась незамеченной Варварой Яковлевной. "Значит, все правильно, — подумала она. — Значит, ничего не отменяется..." Она осторожно окинула взглядом мужа. Пострижен! Когда же это он успел? Скажите... И взгляд отрешен. Там он, весь там! Хотя картошку ест здесь!

Варвара ощутила в теле непривычную легкость, словно опасность, дохнувшая в лицо, сняла с нее усталость, годы и безразличие. Ничего не сказала она мужу о своих подозрениях, ничего не сказала. Что-то останавливало. Если она скажет ему хоть слово, даст понять о своих подозрениях, это унизит ее. Но на каждый его жест, каждое слово и поступок она теперь смотрела другими глазами — ясными и безжалостными. Пелена, образовавшаяся за годы на глазах, на рассудке, на чувствах, вдруг спала и обнажила душу трепетную, требовательную и беззащитную. А беззащитность, вооруженная правотой, нередко становится страшной силой.

Лежа рядом с мужем, вслушиваясь в его спокойное посапывание, Варвара Яковлевна бессонными глазами смотрела в темноту, и сердце ее билось упруго и сильно. И вдруг открылось: за десять лет муж ничего для себя не купил, полностью доверяясь вкусу жены. А за последний месяц принес две пары носков, рубашку и зубную щетку.

О, человеческая подозрительность! Какие мелочи она вытаскивает на поверхность, какие тонкие наблюдения ей под силу, какие безошибочные толкования самых невинных и естественных поступков она подсовывает смятенному уму!

И опять открылось: такие конфеты дарят врачам, учителям, людям, от которых зависишь, на благородство которых просто так, задарма, рассчитывать не приходится. Великодушие выменивается на конфеты, коньяки, добросовестность покупается, исполнительность нужно поощрять, доброжелательность людскую тоже нужно время от времени подпитывать, иначе она легко превращается в нечто противоположное...

Варвара Яковлевна прикинула — рядом поликлиника, детский сад и школа. Поликлиника... Детский сад... Школа... В поликлинику она дочку водит сама, до школы та еще не доросла, а вот детский сад... Пятакову частенько перед работой приходится забрасывать дочку в детский сад.

С тем и забылась беспокойным сном. Часто просыпалась и будто не спала — мысль ее не обрывалась сном, она была тут же, едва Варвара Яковлевна открывала глаза.

Заснула только к утру.

Но встала вовремя.

— Отведешь Светку в сад, — сказала она Пятакову. — Мне надо белье развесить.

— Хорошо, — сказал он.

Возражать не стал, не отнекивался, не морщился. Едва взглянув на мужа, поняла Варвара Яковлевна — нет его здесь, уж унесся. Сейчас посмотрит на часы, — сказала она себе. И точно — взгляд Григория Ивановича, в некоторой растерянности скользнув по столу, по стене, по тарелкам, прыгая беспорядочно и растерянно, остановился, наконец, на часах.

"Выйдет раньше, — сказала себе Варвара Яковлевна. — Ему ведь мало привести Светку в сад и, подтолкнув ребенка к детям, которые собирались на площадке, направиться к автобусной остановке. Еще минут десять потолкается, повертится, ножкой поиграет, глазками... Больше десяти минут не получится, у нее не будет на это времени... Если выйдет на десять минут раньше, значит, сад... Значит она там".

— Светка! — строго сказал Григорий Иванович. — Собирайся.

— Еще рано, — бросила пробный камень Варвара Яковлевна.

— Пока соберется... Вечно последние приходим, — проворчал Пятаков и, не доев картошку, пошел одеваться.

— Если торопишься, сама отведу, — хмуро, чтобы не вызвать подозрений, сказала Варвара Яковлевна.

— Да отведу! Господи! — отозвался из другой комнаты Пятаков.

— Отведи, если уж так хочется...

Пятаков не отозвался. Он брился в ванной, "После завтрака? — удивилась Варвара Яковлевна. — Он же не собирался бриться... Так, — сказала она себе, вбивая еще один гвоздь. — Так..."