Газета День Литературы # 117 (2006 5)

Когда фашисты ворвались к нам, они приказали воспитателям выстроить всех детей на плацу. Естественно, красные знамена и портреты вождей не успели снять. Построил нас учитель физкультуры и, как обычно, был он в своем красном шарфе. Увидев это, подъехавший на машине старший офицер немецко-фашистской армии пришел в ярость и, схватив у стоявшего в оцеплении немецкого солдата автомат, со словами "большевик" разрядил его в нашего учителя. Смертельно раненый, он медленно опустился на землю, последний раз взглянув на нас, словно боясь, что такая же участь постигнет и остальных.

Почти так оно и получилось, и когда мы вернулись в здание, то не нашли многих из персонала, руководства и воспитателей. Их увезли в гестапо.

Вся забота о нас легла на плечи младшего персонала. Продукты заканчивались, уголь не подвозили, бани не работали — грязь, голод. Дети стали умирать. Нас — старших детей — собрали воспитатели и сказали: чтобы как-то выжить всем — нам надо пойти просить милостыню. И мы пошли побираться…

Ненадолго вернулась советская власть. Несмотря на то, что вокруг шли ожесточенные бои, нам стало немного легче. Солдаты делились с детьми-сиротами скромным пайком, помогли со склада завести уголь, заработала баня. Я очень привязался к советским солдатам, пропадал у них целыми днями. Я знал русский и понимал немецкий, потому иногда переводил. По "секрету" командир сообщил, что они скоро покинут нас. Я очень просил взять меня с собой, но каждый раз получал отказ.

Обнаружили меня в полку, когда уже далеко отошли от нашего детского дома. Полк многих бойцов своих потерял. И в Белоруссии уже командир попрощался со мной и передал меня машинисту паровоза, который ехал до Вильнюса. Я плакал и клялся убежать и разыскать их всё равно.

Машинист привез меня на вокзал, отстегнул с пилотки звездочку и сунул ее мне в карман — на память. По дороге в детский дом я все-таки убежал, но на вокзале был задержан немецким патрулем.

В Прибалтику вместе с немецкими оккупантами вернулись и все бывшие хозяева. Нас выстраивали в шеренгу, и они выбирали себе дармовую рабочую силу. Нас раздевали и, как у рабов, проверяли зубы и нет ли паразитов. Сразу же подписывали договор-соглашение, по которому определялось, сколько хозяин в конце сезона должен сдать продуктов государству, т.е. немецким оккупантам. Почти три года я работал — батрачил, пас скот.

И судьба опять свела меня с советскими солдатами, военнопленными. Они выполняли грязную, тяжелую работу, но мне заменили и брата, и отца. Мои детские годы и юность крепко связаны с этими людьми. Мы даже спали вместе в хлеву на сеновале.

Мне приходилось рано вставать и работать весь день до позднего вечера. В 5 часов утра я со скотом уже был на пастбище. Когда пригревало солнышко, очень хотелось спать. И я однажды заснул, а пробудился уже от сильного удара. Злобный старший смотритель стегал меня кнутом. От его ударов лопнула даже рубашка на спине. Извиваясь от боли, я плакал и просил прощения. Оказалось, что скот, в то время, когда я дремал, добрёл к картофельному полю. Если бы он попортил картошку, приговаривал смотритель, я тебя бы убил. После этих побоев я три недели не мог спать на спине, с трудом сгибал руки и ноги. Солдаты лечить меня народными средствами, травами.

Кормились мы особняком, потому что не имели право заходить в столовую, где обедали хозяева. Наш "обеденный стол" мы делили со скотом, хозяйскими собаками и кошками.

Фронт приближался. Ночью нас в спешном порядке подняли с кроватей, приказали выйти на улицу. В спальне появились немецкие автоматчики. Маленьких детей стали обратно толкать в кровати. Отбирали только рослых мальчиков. Прихватив продукты детского дома, фашисты погрузили продовольствие и нас на грузовики. Три наши автомашины, двигающиеся в сторону западных границ, сопровождали немецкие автоматчики. Через некоторое время мы услышали стрельбу, немецкие мотоциклисты были убиты. Мы разбежались и больше не возвращались в детский дом.