Газета День Литературы # 123 (2006 11)

Игорь Ляпин написал сотни стихотворений и баллад в традиции русской народной поэзии. Его поэзия чиста, понятна, актуальна, она отражает боль и нужды народа, несёт добро, свет, красоту, борется со злом. Его последний сборник “Гром небесный” наполняет наши сердца любовью к родной земле, к человеку. Поэтому Игорь Ляпин будет с нами всегда. Он то загорится рябиной красной, то птицей выкрикнет из-под небесья, то дождём прольётся из серых туч.

Иван НАУМОВ

Empty data received from HTML converter. URL: http://zavtra.ru/denlit/122/31.html

Александр Потёмкин НАВАЖДЕНИЕ Глава из нового романа “Химеры и экстазы разума”

Семен Семенович медленно просыпался. Сознание, впрочем, тут же начало шаловливо заигрывать с ним. То ему казалось, что он хотел открыть глаза и быстро встать, чтобы попить кофейку и присмотреть за своими барышнями. Одновременно оно требовало продолжить сон и досмотреть нечто особенное, а что именно, он сам запамятовал, но чувствовал, что это было что-то очень занимательное, и надеялся, что если опять уйдет в сновидения, — все всплывет само собой и он легко провалится в сладкие грезы. То мелькала мысль, а не поваляться ли в постели просто так и не представить ли себя в каком-нибудь, ну самом необычном обличии? Эта внутренняя катавасия продолжалась недолго. Химушкин крутился на кровати, принимая разные позы в надежде найти себя. То лежал на спине, то переворачивался на живот, то устраивался бочком, но сознание никакого определенного решения не подсказывало. Тут ему даже пришло на ум, что напористостью он доймет себя и что-то все же вспыхнет в его голове. Но ничего не происходило. Господин Химушкин продолжал кряхтеть и мучиться, а от горькой мысли о своей беспомощности захотелось даже всплакнуть. Дрожа от бессильной злости, он все же открыл глаза; без особого интереса осмотрев комнату, остановил взгляд на потерявших былую форму гаденьких ботинках. "Обувь совсем развалилась", — усмехнулся он. Но никакой горечи в его усмешке не было. Потом он перевел взгляд на пиджак, висевший на стуле. Карманы были вытянуты, хотя пусты, снизу свисали обветшалые нитки, а складки на рукавах походили на морщины старого лица. Локти не раз штопались, но неуклюже, поэтому смотрелись какими-то темными пятнами. "Пиджак совсем обтрепался и выгорел. А когда-то был отличного цвета. Табачного? — перебрал он в памяти. — Нет, цвета хаки. Да нет же, вишневый. Когда я его покупал? В 83-м? Или в 81-м? А, вспомнил, его подарила мне матушка, по случаю получения университетского диплома. Это был 79-й год. Так что ношу его уже 27 лет. Пардон, что, за это время я себе ни одного костюма не покупал? Нет же… На свадьбу я пошел в черном. Так я его в 90-м в ломбард сдал, но так и не выкупил. Тяжелое время было. Как после войны". Тут он перевел взгляд на постель и обнаружил, что белье серое, даже грязное. "Когда я его стирал? А, не помню. Целая вечность прошла. Да, собственно, какая разница…" Тут улыбка сошла с его лица так же неожиданно, как и появилась, скулы выступили, в глазах появилось безразличие, морщины избороздили лоб.

За окном лил дождь. Вставать не хотелось. Под одеялом было тепло и уютно. У мысли (впрочем, подобные мысли в последнее время возникали у него все чаще) — представить себя в каком-нибудь невероятном обличии — неожиданно появились ноги, и она пошла бродить и скандалить в голове Семен Семеновича самым странным образом. Увидеть себя стулом, на котором висел. Ну, вот еще что… Пришла идея представить себя какой-нибудь невысокой башней (Семен Семенович боялся высоты), чтобы созерцать жизнь любимого города и осматривать его из конца в конец. Эта идея выглядела более интересной, но господин Химушкин решил лишь сохранить ее в памяти и продолжал поиск чего-то совершенно особенного. Он попеременно представлял себя грачом, телевизионной камерой, подслушивающим устройством, женским халатом, письмом президенту, начальником тюремной камеры… А в момент отчаяния — Семен Семенович никак не мог остановиться на чем-то конкретно, — даже вообразил себя на миг бюстгальтером (у него была некоторая слабость к женской груди). Ему нравился третий размер, и он готов был уже увлечься этой идеей и начать испытывать изумительные ощущения, как в голову совершенно неожиданно пришла другая напасть — превратиться в пшеничное зернышко. И не просто стать злаковым семечком золотистого цвета, а прожить весь долгий путь этой замечательной крохотульки. И проследить не извне, не взглядом наблюдателя — агронома или колхозного старосты, а изнутри, как бы являясь самим семенем. Но с душой, сердцем и разумом. Не с абстрактными какими-то чувствами и мыслями, а собственными, выстраданными, химушкинскими. Да, у этого московского чудака была необыкновенная способность к самым противоречивым ощущениям. В его забитую виртульными фантазиями голову могло прийти все что угодно.