Газета День Литературы # 131 (2007 7)

...Ни один менеджер не превратит поэта-графомана в гения. Однако умный организатор литпроцесса может подтолкнуть процесс в ту или иную сторону, может обратить внимание общества на достойных поэтов и этим самым вытащить их из трясины безвестности. Наиболее значимые явления вылетают грозными электроразрядами из социальной подпочвы без содействия идеологов. Но, при всём при том, верна поговорка: талантам надо помогать.

Я хотел бы обратиться к опыту Вадима Кожинова, человека, проделавшего сложную эволюцию: от теоретика литературы к публицисту, историческому политологу и автору глубоких социокультурных расследований (замечу, что на протяжении всего этого пути и во всех ипостасях Кожинов оставался идеологом). В середине этой эволюции (с конца шестидесятых по начало восьмидесятых годов) Вадим Кожинов сознательно взял на себя роль "профессионального делателя поэтов". Он осуществил проект по внедрению в литературную ситуацию и в сознание советской аудитории поэзии определённого вектора (не стиля, не жанра, даже не течения, а именно – вектора). Имеет смысл исследовать некоторые параметры данного проекта вкупе с его итогами.

В конце шестидесятых годов XX века "эстрадная поэзия", доселе задававшая тон и собиравшая стадионы, начинает буксовать. Советскому читателю приедаются эскапады Евгения Евтушенко и эксцентриады Андрея Вознесенского. Что далеко не случайно. Уходит в прошлое человеческий тип, явленный в стихах этих авторов – юный шестидесятник с распахнутыми глазами, дерзкий экстраверт, непрерывно открывающий окружающий мир (и открывающий себя в этом мире) – уходит в разных вариантах – как в демократическом варианте лирического героя поэзии Евтушенко, так и в конструктивистско-технократическом варианте лирического героя поэзии Вознесенского. Во многом это связано с провалом хрущёвской оттепели, к 1968-1969 гг. ставшим совсем уж очевидным. Шестидесятнические иллюзии развеиваются, в советском обществе возникает понятное желание отдохнуть от стрессов и сумасбродств (фактически создающее психологические основы того социополитического и социокультурного явления, которое позже будет названо "застоем"). Вектор коллективных предпочтений от "светлого грядущего" смещается в прошлое, нарастают эскапистские и пассеистические настроения. Всё это, взятое вместе, подпитывает характерный для "эпохи застоя" культ классики (замечу: семидесятые-начало восьмидесятых – время расцвета киноэкранизаций произведений классической литературы).

Параллельно этому происходят иные – социальные – процессы. Хрущёвские указы 1961-1963 гг., урезающие приусадебные участки, разоряют советскую деревню. Крестьяне, получившие паспорта и не видящие смысла в работе на государство, в массовом порядке переселяются в города и посёлки городского типа. Через несколько лет роковые для деревни указы отменяются, но уже поздно: заинтересованность крестьян в сельском труде подорвана. В конце шестидесятых годов Советский Союз накрывает волна урбани- зации, катящаяся по всему миру. Мощно развиваются города, что требует дополнительных рабочих рук. Переезд сельских жителей в города усиливается на несколько порядков. Русская деревня получает смертельный удар (она будет пытаться оправиться от него в течение двух десятилетий, но так и не оправится). Это вызывает у советской интеллигенции чувство вины и скорби (сопоставимое с аналогичным чувством, вызванным у российской интеллигенции распадом сельской общины в пореформенные шестидесятые годы XIX века). "Деревенская Атлантида" горько оплакивается интеллигентами-горожанами. Всемерно возрастает интерес к творчеству прозаиков-деревенщиков, таких как Василий Белов, Валентин Распутин, Виктор Астафьев (кстати, Вадим Кожинов активно пропагандирует творчество этих прозаиков). Нарастает потребность в оформлении аналогичного течения в поэзии.

Стихийно оно уже сложилось. В статье "Заметки о поэтических веяниях последних лет" (1972 г.) Кожинов не без удовлетворения фиксирует изменения характера заголовков поэтических сборников, вышедших в 1971 году по отношению к заголовкам сборников, появившихся в 1968 году. По-шестидесятнически яркие, романтические, монохромные, экспрессивно-метафоричные и абстрактные названия книг (такие, как "Зелёное солнце", "Синий меридиан", "Тревожный парус", "Лунная скала", "Винтовая лестница" и "Радар сердца") сменяются названиями простыми, неброско-реалистическими, размыто-акварельными, ландшафтными, доверительными и подчёркнуто русскими (такими, как "Полустанок", "Околица", "Перелески", "Берёзовые блики", "Улетают журавли", "Ещё один сентябрь", "Прощание с зимой", "Ожидание урожая" и "Лён колоколится"). Эти, казалось бы, чисто внешние перемены знаменовали важный поворот в направленности советской поэзии.