Газета День Литературы # 132 (2007 8)

Нахмурился, вздохнул и свернул в улочки: они приветливее и уютнее больших площадей, более пригодных для военнных парадов и массовых гуляний, чем для вздохов и прогулок. "Zimmerman. Русская книга", – увидел Иван Сергеевич надпись в большой, сверкающей зеленоватыми стеклами витрине. Он и прошёл себе дальше, помахивая тросточкой. Да шагов через ннадцать спохватился: "Ба! Или это действительно "Русская книга", или я не в Париже!" Осмотрелся, прочитал название улочки на углу: по-французски; сомненья быть не может – Париж. Вернулся к витрине. Действительно, магазин "Русская книга". На стеклянной двери была выставлена табличка, сообщавшая, что магазин открыт и вход свободен. Иван Сергеевич набрался решимости, сильно утерянной за годы стажа на Волковом погосте, сунул трость под мышку и взялся за витиеватую ручку из потемневшей латуни на массивной двери магазина.

Навстречу ему попались два молодых человека, и он почти отшатнулся, пропуская их, ибо помнил, как русские не любят знакомиться со своими за границей. Впрочем, зря он отшатнулся – в магазине всё равно были люди. Не то чтобы толпа, но один-два человека стояло у разных полок и прилавков, брали в руки, рассматривали, перелистывали книги и книжицы. Никто ни с кем знакомиться не собирался.

Иван Сергеевич осмотрелся; на шкафу, возле которого он находился, была вывеска "Русское зарубежье". Это как-то было ему не совсем понятно, что имелось в виду: поместья миллионщика Демидова и князя Бутурлина в Тоскане, художница Башкирцева из Малороссии в Париже, Гоголь на семи холмах первого Рима или русские подворья в Иерасулиме? Он взял в руки первый попавшийся томик, небольшой по объёму, в твёрдой обложке с коротким названием "Призрак Александра Вольфа".

Надо сказать, что хорошим писателям после их земной жизни даруется возможность подключения к астрально-эфирной библиотеке написанных сочинений. Для этого всего-то и надо, что пролистать книгу правой рукой от начала до конца. Страницы, разворачиваясь бегущим веером, отпускали на свободу прозрачное облако смысла и духа, заключённое в них. Облако отделялось от бумаги и проникало в листающего. Через пару минут писатель знал содержание книги от корки до корки со всеми его примечаниями и предисловиями. Будто все лето только то и делал, что сидел у себя в имении или на даче и ничем иным не занимался, кроме как штудировал это сочинение. У смерти свои преимущества! И потустороннее существование приносит душе новый опыт, познания и льготы. Так что минуту спустя после того, как Иван Сергеевич взял в руки роман, он уже знал его назубок.

– Однако, – произнес он со знанием истинного литературного гурмана. – В моё время немыслимы были такие сюжеты. Жаль... я так рано себя сжёг. Ещё каких-то лет сорок продержался б и дерзнул, непременно бы дерзнул!

Иван Сергеевич почтительно поставил томик на место.

– Однако. Книжечка сама по себе тоненькая, а повествование длинное. Как в "Повестях Белкина"... там в каждой дюжина страниц, а кажется, эпопея. Вот оно какой иллюзионист – литературное время.

Рядом с "Русским зарубежьем" располагался шкаф "Классики". Иван Сергеевич пробежал глазами по корешкам – имена все знакомые: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Одоевский, Лесков, Толстой, кхы-кхы, Тургенев – не забыли, помнят потомки (спрятал улыбку в усы – приятно все-таки, мать кобылу вашу через телегу!), а дальше новые люди: Чехов, Аверченко, Шолохов. Взял Иван Сергеевич в руки сборник Чехова. Взвесил, задумался – на минуту – пролистал и крякнул. С грустным удивлением качнул головой и поставил книгу на полку:

– Ишь, наворотили мои Хорь и Калиныч. А последняя голубка дворянского гнезда, Раневская, всё кофе пьёт да кофе... чтоб не рвалась нить, связывающая со своим сословием.

Теперь в ручища его ширококостые, будто и не барина вовсе, а землекопа, попал "Тихий Дон"; он сложил тома кирпичом на кирпич и, пролистывая, погрузился в думу. Не прошло и пяти минут, как одолел всю казачью эпопею и ахнул:

– Конец света! Какой творился конец света! Неужели жизнь после такого идёт дальше, как ни в чём ни бывало? – оглянулся вокруг: прилавок, касса, интеллигент с бородкой за ней, девушка подошла, немного странная, волосы в голубой цвет выкрашены и по плечам болтаются. "Нету маман, Варвары Петровны, – подумалось Ивану Сергеевичу, – она быстро холопку за космы оттаскала б да на конюшню отправила." Но холопка весьма самоуверенно подала кассиру пёструю книжку и тот пробил ей чек. За его спиной шли бесконечные стеллажи "Современной прозы".

"А-а, вот это мне и надо!" – оживился Иван Сергеевич и решительным шагом направился к стеллажам.