Газета День Литературы # 137 (2008 1)

Да, так оно и есть. Драматическая судьба русского гения в до боли любимой Высоцким Роcсии… В 1974 году, незадолго до своей смерти, Василий Макарович Шукшин, как известно, сказал: "Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту". Все эти качества у поэта Владимира Высоцкого, несомненно, были. Он был честен и мужественен, и этим бард очень напоминает мне героев произведений Максима Горького — Фому Гордеева, Данко, Челкаша. Недаром полковник Семён Владимирович Высоцкий подробно останавливается на этих исключительно важных чертах характера сына: "Я прошёл войну, всякое видел. И могу сказать, что сын был храбрее меня, своего отца. И храбрее, и мужественнее многих. Почему? Да потому, что и я, и все мы видели и недостатки, и несправедливость, и чванство людей, нередко высокопоставленных. Но молчали. Если и говорили, то только в застолье да в коридорах между собой. А он не боялся сказать об этом всем. И не с надрывом, а на пределе голоса и сердца. Внешний эффект, поза не были присущи поэту, певцу и артисту Высоцкому — главным в своей жизни и своём творчестве он считал честность и мужество".

Вспоминает Семён Владимирович и об удивительной сыновней доброте, появившейся и проявившей себя ещё в детстве поэта: "Помню, купили мы ему велосипед. Он покатался немного и вдруг подарил его немецкому мальчику, объяснив: "Ты у меня живой, а у него нет папы…" Что тут было сказать…"

И потом, во взрослой жизни эта присущая Владимиру Семёновичу природная доброта и щедрость раскрывалась неоднократно в самых разных ситуациях. Так, например, художник Сергей Бочаров, автор картины "Высоцкий и его демоны", повествует о том, что однажды певец рассказал ему, как в поездке по Америке получил за свои выступления около сорока тысяч долларов и "накупил для семьи, для друзей всего"…

Может быть, именно благодаря этой своей изумительной человечности — как во внешнем, так и во внутреннем облике — Владимир Высоцкий и стал народным поэтом, народным актёром? Может, именно она и сохранит его в русской памяти навсегда, как уверен Станислав Куняев?

Возможно. Но лично я убеждён в другом: Владимир Семёнович Высоцкий останется навсегда в русской памяти, прежде всего, благодаря главным природным чертам и свойствам любого русского гения — исповедальности и самосожжению, которые буквально пронизывают всё актёрское и поэтическое творчество народного барда, начиная от первой, так называемой блатной песни под названием "Татуировка" и первых ролей в театре и кино и кончая последним, словно бы прощальным его стихотворением, обращённым к Марине Влади и не имеющим чёткого названия:

И снизу лёд, и сверху — маюсь между, —
Пробить ли верх, иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там — за дело в ожиданье виз.

Лёд надо мною, надломись и тресни!

Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Всё помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека — сорок с лишним, —

Я жив, тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним.

И здесь я позволю себе возразить главному редактору "Нашего современника", возмутившемуся тем, что некоторые литературные критики и поэты после гибели Высоцкого стали сводить его творческое наследие к продолжению классических традиций великой русской литературы. Трагическая исповедальность и героическое самосожжение объективно делают Владимира Семёновича Высоцкого продолжателем традиций русской классики и, безусловно, ставят его в один ряд с Пушкиным, Есениным, Тальковым и Шукшиным. Разве не прав в этом Вячеслав Михайлович Клыков, уважаемый Станислав Юрьевич?..

Пишу эту статью и думаю: мог бы столь горячо любимый мною с детских лет певец дожить до сегодняшнего дня? И понимаю: разумеется, нет, не мог бы. Хотя и исполнилось бы ему сейчас всего-навсего семьдесят. Живут же себе многие другие блестящие писатели, его ровесники — Александр Проханов, Владимир Распутин, Владимир Маканин, Леонид Бородин — не говоря уже о поэтах-шестидесятниках, с убийственным равнодушием взиравших в своё время на медленную гибель Владимира Высоцкого и не пожелавших ни в чём ему помочь…

Но "Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца", как вдохновенно описал Высоцкого Юрий Карякин, увы, обречён на скорую и неизбежную смерть. Струны человеческого сердца настолько нежны и чувствительны, что на них нельзя играть слишком долго. Этой очевидной истины советский Орфей, похоже, не осознал, или не захотел осознать.