Я смотрел в лицо Ольги, произнося по очереди эти чудовищные слова, уточняющие и уточняющие. Я видел, какое нестерпимое страдание они ей причиняют, как лицо её искажается в муке.
"Скажите… скажите сейчас же, что это неправда, – заговорила она, я увидел слёзы на её глазах. – Скажите, что это вы шутите… что вы так глупо шутите".
Я молчал, не отводя от неё взгляда, потом сказал:
"Да, я шучу".
Она попыталась вяло улыбнуться:
"Вы страшный человек".
"Я вас люблю", – сказал я и снова замолчал, неумолимое и тяжёлое, невидимое что-то надвинулось мне на грудь.
"И потому хочу, – продолжил, принимая тяжесть и одновременно как-то странно от неё освобождаясь, – чтобы вы знали обо мне всю правду".
"Нет!" – вскрикнула Ольга и заплакала.
Волкодав у палатки на том берегу поднялся и зарычал.
"Зачем я это сказал? Зачем? – понеслось во мне, как карусель. – Идиот… Было дано, один раз дано, прощение же… один раз за тысячу лет… и ты не узнал, не понял… Дано было забыть".
Я стоял и смотрел на нее, на Олю, как она плачет, закрыв маленькими ладошками лицо, как сотрясаются её плечики. Я хотел обнять её и не мог, не мог.
"Обнимите меня", – сказала она вдруг, переставая плакать и не отнимая ладоней.
Тогда я обнял.
Мгновение, длящееся навсегда, она прижималась ко мне, а потом, быстро оттолкнув, вырвалась и побежала. Волкодав посмотрел ей вслед и не двинулся. Я сел на песок здесь же, а потом откинулся, глядя в небо.
Через два часа я перешёл мост и сдался властям.
Михаил Елизаров ОВОД