Газета День Литературы # 152 (2009 4)

Бродил я недавно по калужскому базару и разгадывал эту загадку. И вдруг полуспившийся мужичок с ликом кирпичного цвета, небритый, в засаленной куртяшке, помог мне додумать мои мысли... Он стоял в окружении нескольких помятых жизнью пожилых друзей, они торговали гвоздями, гайками и болтами и ждали, когда откроется палатка, чтобы сдать рюкзак стеклотары, и он, чтобы повеселить душу, играл на аккордеоне... Каждый из компании – поговори с ним – личность, философ, характер – а перед музыкой все люди равны, соборны. Я прислушался... Сначала мой земляк сыграл музыку военных лет "Синенький скромный платочек", потом отступил лет на девяносто и довольно сносно и с чувством исполнил вальс "На сопках Маньчжурии", а заодно и какой-то жестокий романс начала века выплеснул в зябкое мартовское утро, а потом вдруг перешагнул на несколько столетий назад и, самозабвенно растягивая меха, выдохнул из бессмертного ямщицкого репертуара: "Вот мчится тройка почтовая..."

Вот тебе и калужский бомж, в душе которого живут несколько веков культуры и музыки... Видел я в Америке внешне похожих на этого мужика бомжей – все дебилы и все неграмотные. Да, с точки зрения Запада, мы народ нецивилизованный, но я это понятие перевожу, как народ "сложный", "природный", "неупрощённый" и не желающий упрощаться ни за какие коврижки... За это нас и не любят, наша сложность – вечный укор их уступкам перед жизнью. Сложностью можно только гордиться. А на том же калужском рынке стоит женщина, бедно одетая, торгует петухом – наглым, крупным, с большим алым гребнем и грязным, но могучим хвостом, держит его, как ребёнка, на руках и говорит соседке: "Петька у меня хороший, молоденький, девять месяцев ему. В хорошие руки отдать надо. А то утром пришли корейцы, стали торговать Петьку на зарез, а я не отдала... На зарез Петьку моего!.." И поцеловала петуха в гребешок...

Ну разве с таким народом западный рынок построишь? Умом – не понять. Ей "петуха на зарез" продать жалко, а европейские варвары-протестанты несколько миллионов прекраснейших созданий природы – бизонов истребили, чтобы индейские племена лишились пропитания, зачахли, вымерли или ушли на крайний Запад, освободив земли для расселения белого человека с его бизнесом.

А у нас Есенин: "и зверьё, как братьев наших меньших никогда не бил по голове" или: "милый, милый, смешной дуралей, и куда и куда он гонится, неужели не знает, что живых коней победила стальная конница?.. По иному судьба на торгах перекрасила, наш разбуженный скрежетом плёс и за тыщи пудов конской кожи и мяса покупают теперь паровоз".

Джек Лондон или Сетон Томпсон наделяют своих животных чертами компаньонов или конкурентов по жизненной борьбе, характером, когда достойных, а когда коварных соперников.

А у нас – Му-му, Каштанка, Малек-Адель-конь из тургеневского рассказа "Чертопханов и Недопюскин", у нас Серая Шейка и "Зимовье на Студёной" Мамина-Сибиряка. Словом – отношение к живому миру – это стена между традиционным и рыночным обществом.

Из сочинений Вальтера Шубарта: "Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души... В отличие от Европы Россия приносит в христианство азиатскую черту – широко открытое око вечности, но преимущество России перед европейцами и азиатами – в её мессианской славянской душе. Поэтому только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род..."

О КУЛЬТЕ ДЕНЕГ

Вспоминаю сцену из нашей поездки по Америке в 1990-м году. В зале, спроектированном и по интерьеру и по размерам для узкого круга людей, серьёзные, лощёные специалисты прочитали нам не то чтобы несколько лекций, а скорее, несколько правил, на которых зиждется со дня основания финансовая мощь Америки. Главным правилом было, по их словам, благоговейное, почти религиозное отношение к доллару, как к иконе. Голос человека, рассказывавшего о том, что изображено на долларе – и всевидящее ветхозаветное око ревнивого Бога Израиля, и вершина пирамиды, олицетворяющая власть над миром, и лики пророков золотого тельца – Джексона, Франклина, Гамильтона, – подрагивал от волнения – он читал нам не лекцию, а произносил проповедь, служил своеобразную литургию, зачитывал наизусть "священное писание"...

Ну, конечно, я, как всегда, не удержался и испортил впечатление от этой "песни песней" в честь золотого тельца, когда попросил слово и сказал нечто совершенно бестактное, вроде того, что в России никогда деньгам не поклонялись и, видимо, никогда не будут, а потому нам такого рода изыскания чужды и ничего дать не могут... Возмездие наступило быстро.