Газета День Литературы 156 (2009 8)

Говорит Святогор таковы слова:

"Ай же ты, Илюшенька да Муромец!

Мне в гробу лежать да тяжелёшенько,

Мне дышать-то нечем, да тошнёшенько,

Ты открой-ка крышечку дубовую,

Ты подай-ка мне да свежа воздуху".

Как крышечка не поднимается,

Даже щёлочка не открывается.

("Святогор". Былина Пудожского края)

Что это за гроб, в котором нашёл себе кончину силач Святогор – роковой дар новых, молодых, "культурных" богов, аполлонов и афин, покончивших с титанами? Или Христианство? Неизвестно. Я могу сказать только, что былины о Святогоре – самые страшные древнерусские былины. Позже будет не так страшно: на каждого Змея или Тугарина найдётся Илья Муромец, и всё закончится счастливо. Сюжет о Святогоре – свидетельство о какой-то довременной, докультурной, совершенно безысходной трагедии из чёрного запредельного бытия, о котором ныне не вспомнит никто.

Сергей Соколкин – поэт есенинского типа: безоглядный, эмоционально щедрый, мощно чувствующий, размашисто мыслящий (скорее чувствующий, нежели мыслящий). И очень русский.

Но в поэзии Сергея Соколкина нет ни весенней умильности раннего Есенина, ни августовской умудрённой гармоничности Есенина позднего. Даже "средний Есенин" – имажинистский, надрывный, Есенин "Инонии" и "Сорокоуста", Есенин растравы и пьяного угара – куда более светел и гармоничен, нежели Соколкин.

Иногда в стихах Соколкина на миг появляется "есенинская Русь" – берёзки, церковные купола – и сразу же искажается и исчезает, словно обманная голограмма.

Как вороны кружат над падалью,

облетая границы адища,

а с церковок кресты попадали

да как звёзды, и все на кладбище.

В этих стихах всяческих ужасов поболее, чем в приличном триллере. Достаточно перелистать книгу Соколкина, чтобы набрать коллекцию. "А по Руси шакалов диких свора". "Сжигают руки дьяволы и бесы". "Обняв холодный труп, сидит солдат". "Мертвецы поползут из гробов". "И дерева, вытягиваясь к Богу, корнями землю, как собаки, рвут". "И лишь деревья по земле незрячей как высохшие ящеры ползут". "А тело серебрится вечным трупом и в колокол судьбы ногами бьёт". "Запинаясь о собственный труп, я иду на Царьград". "И плотию своей – остуженной и синей – я земляных червей досыта накормлю".

Прямо-таки данс-макабр.

Кстати, ужасы Соколкина – не ужасы Юрия Кузнецова, математичные, симметричные, выверенные. Если Кузнецов – Эшер или Магритт, то Соколкин – неудержимый Босх.

И даже благостно-идиллическая картинка у Соколкина взрывается бесовщиной…

Там батюшкина пустынька к ночлегу

встречает чаепитием гостей.

Там и без слов открыто сердце Богу.

И ветер слёг во вдумчивой ночи.

С молитвой тихою сливается дорога.

И бес в окно стучит…

("На кладбище…")

Как же без беса?..

Кстати, как-то неубедительна вся эта благодать. "Ветер слёг…" Как больной, что ли? "С молитвой тихою сливается дорога". Словно бы язык у автора во рту разбухает, с трудом ворочается, не даёт высказаться. При том, что Соколкин бывает потрясающе точен, описывая вселенские битвы и ураганы. Нет, не для карамзинско-жуковских элегий и идиллий Соколкин сотворён. Темперамент не тот. Соколкин – поэт-воин. И даже ангелы в его стихах сражаются плечом к плечу с русскими десантниками.

И душа за душой отлетает, –

вместо –

ангел становится в строй.

("Шестая рота")

Вообще-то христианских реалий, знаков, образов, мет в стихах Соколкина очень много. Но под каким странным углом, в каком диком изломе они подаются…

Гряди ж, Иисусе Господи, скорее…

Утробу выжги матери-земли.

И далее…

…рождаясь, рвём скорее пуповину,

заражены – свободой от Тебя.

Христос, выжигающий утробу матери-земли и заражающий свободой? Я – по аналогии – вспомнил диковинную поэму Юрия Кузнецова "Путь Христа", в которой Мария Магдалина объявила Христа виновником всёх её злоключений (Христос отверг плотскую любовь Марии Магдалины, и она "с горя пошла по рукам").

А вот ещё… молитва, нет, скорее, ропот русского Иова…