Газета День Литературы # 162 (2010 2)

Общее направление семановской мысли видится верным, возражений не вызывает, хотя аргументация автора статьи оставляет желать лучшего. Да и фактическая ошибка при цитировании стихотворения Маяковского "России" недопустима: у Семанова – "ненавижу тебя, снеговая уродина", у поэта – "Я не твой, снеговая уродина". И ещё – уверен, следовало уточнить тот факт, что в творчестве Горького и Маяковского разная степень нелюбви к русскому, разная степень разрыва с традициями отечественной литературы. Потому Владимир Маяковский – один из первых русскоязычных писателей, Максим Горький, до конца не утративший национальное "я", – амбивалентно русский художник слова. Итак, в который раз повторю: в разговоре об отечественной словесности ХХ века без использования дефиниций – русский, русскоязычный, амбивалентно русский – мы будем по-прежнему топтаться на месте и писателей, не имеющих никакого отношения к классической традиции и православным ценностям, будем характеризовать как представителей русской литературы со всеми вытекающими отсюда разными, многими и всегда негативными последствиями.

Более серьёзная "ревизия" отечественной литературы ХIХ века проводится в статье Сергея Сергеева "Ещё раз о русской классике" ( "Москва", 2009, № 7 ). Уже во втором предложении содержится посыл, выражающий главный пафос данной работы: "Любое суждение того или иного "мэтра" почитается как истина в последней инстанции". То, что сие не так, легко убедиться, обратившись к разным источникам – от школьных и вузовских учебников по русской литературе ХIХ века до публикаций в "Вопросах литературы", "Новом мире", "Новом литературном обозрении", "Русской жизни" и многих других. О них речь впереди.

Не менее уязвим Сергеев тогда, когда утверждает, что у современных интерпретаторов жизненная реальность в произведениях русской классики обрела "статус бытийного эталона, воплощённой гармонии в межличностных и общественных отношениях". Не знаю, кого имеет в виду автор статьи, но подобное могут утверждать только безумцы, фантазёры, люди, абсолютно не знающие и не понимающие отечественную литературу ХIХ века. Более чем очевидно, что мир "Мёртвых душ", "Обломова", "Евгения Онегина", "Преступления и наказания", "Грозы", "Анны Карениной" и т.д. – очень далёк от воплощённой гармонии, бытийного эталона. Высказывания же Ивана Есаулова и Ирины Гречаник, приводимые Сергеевым в качестве подтверждения его тезиса, явно вырваны из контекста и ничего не доказывают, ибо в них говорится совсем о другом.

Автор заметок довольно часто использует удобный приём, который можно назвать "бой с тенью". То есть ведётся полемика с воображаемым оппонентом, изрекающим глупость за глупостью, как, например, в случае выявления сущности мира, изображаемого классикой. К тому же нередко логика и аргументация Сергея Сергеева вызывает вопросы и возражения.

Приведу характерное высказывание: "А Гоголь? Мы его в последнее время настолько "воцерковили", что вроде бы неловко вспоминать леонтьевско-розановское отрицание "ужасного хохла", после которого "стало не страшно ломать". Но, как ни крути, Николаю Васильевичу художественно не удалось воскресить сотворённые им "мёртвые души", для этого ему пришлось перейти к прямой проповеди и пафосным лирическим отступлениям".

Во-первых, воцерковлённость Гоголя – реальная, а не мифическая – неоднократно и убедительно доказана разными серьёзными исследователями от Игоря Золотусского до Владимира Воропаева. Воцерковлённость эту не в состоянии перечеркнуть известные негативные "антигоголевские" высказывания Константина Леонтьева и Василия Розанова, ибо они голословны и легко опровергаемы. К тому же нет никакой обязательной зависимости между "воцерковлённостью" жизни автора и "религиозностью" его творчества. Здесь возможны самые разные варианты. Тот же воцерковлённый К.Леонтьев в своих "главных" работах "О всемирной любви", "Анализ, стиль и веяние" – во многих отношениях не православный человек и мыслитель.

Во-вторых, художественно не воскресшие души в поэме Гоголя ничего не доказывают, ибо их возрождение, по замыслу автора, должно было произойти позже, в последующих, ненаписанных, главах "Мёртвых душ".

В-третьих, суждение Сергеева о проповеди и лирических отступлениях свидетельствует о нефилологизме не только его образования, но и мышления, что проявляется довольно часто.

Например, вызывает недоумение утверждение Сергеева о том, что высокое искусство "помогает нам примириться с жизнью и смертью, подчёркивая (или выдумывая) их красоту и величие". Ещё более шокирует мысль автора о правде больших художников, "чаще всего … отражающей настроения лишь (курсив мой. – Ю.П. ) той социальной группы, к которой писатель принадлежит". То есть "правый" Сергей Сергеев, главный редактор православного журнала "Москва", по сути, реанимирует классовый подход: его высказывание стоит в одном ряду с уже подзабытой "трескотнёй" социально "увечных" авторов: николаевых, суровцевых, дементьевых, кулешовых…