Газета День Литературы # 167 (2010 7)

Альтернативы этому проекту нет! – кроме бегства всех русских россиян в США! А что касается "сохранения культурной русской идентичности! – не бойтесь! – молодые американцы переженятся на русских, и скоро станут настоящими новыми русскими тружениками и предпринимателями, а не спекулянтами, бандитами и пьяницами. И Пушкина выучат быстрей, чем наши дети сейчас. И в храм будут ходить молиться, а не тупо стоять со свечкой! Вспомните, к примеру, сколько немецких иммигрантов верно служили России, сколько немецких генералов стали героями войны с Наполеоном! К тому же в США найдётся сейчас нужное количество наших же бывших сограждан. Итак – Слава России! Слава Америке! Слава ССР!

От редакции:

Публикацией этого весьма спорного материала редакция приглашает читателей принять участие в диалоге-полемике с Олегом Осетинским.

ГЛУБИНА ПРОСТОТЫ

(Интервью с Владимиром Малявиным в связи с новым изданием даосского канона "Дао-Дэ цзин")

Владимир Бондаренко. Вышло новое издание вашего перевода жемчужины китайской мудрости "Дао-Дэ цзин", приписываемой даосскому патриарху Лао-цзы. Вы назвали его по-русски "Книгой пути жизни". Красиво, но не очень понятно. Что это такое: путь жизни?

Владимир Малявин. Буквальный перевод заглавия этой книги "Канон Пути и Добродетели" звучит слишком академично, скучновато. А книга-то на самом деле интересная и важная. В русской версии её названия подчеркивается, что она учит видеть в жизни не просто "поле деятельности", а высшую реальность, которой нужно доверять. А путь – это способ подлинного проживания жизни, связующий поколения. Вот этого как раз и не хватает современному человеку.

В.Б. В России число переводов "Дао-Дэ цзина" уже перевалило, по-моему, за два десятка. Для чего ещё один?

В.М. Я хотел дать современному читателю и переводчику "Дао-Дэ цзина" полный свод необходимых им сведений. В книге учтены все имеющиеся редакции даосского канона, а также его древние списки, най-денные в Мавандуе и Годяне. Имеется подробный текстологический разбор буквально каждой строки памятника. Приведены мнения старых китайских комментаторов. К переводу приложена пространная вступительная статья и даже очерк иконографии Лао-цзы. Есть добротный научный аппарат. В общем, всё, что нужно для чтения и понимания. Теперь можно и толковать, и переводить. У нас переводчики слишком уж полагаются на интуицию. Конечно, переводчику не вредно мечтать. Но делать это лучше, отталкиваясь от твёрдой почвы фактов.

В.Б. В таком большом труде читателю, наверное, трудно обойтись без ориентиров. Как бы вы посоветовали ему работать – я полагаю, именно работать, а не просто читать – с этой книгой?

В.М. Для начала отказаться от своих умственных привычек и вникнуть в древний текст как таковой, в его прихотливую игру иероглифических письмен. Тут есть свои соблазны. Многие учёные, особенно в Китае, слишком увлекаются разгадыванием иероглифов, а не смысла. А смысл идёт от чистого опыта переживания жизни. Ему нужно довериться, им нужно проникнуться, его нужно претворить. Пелена знаков должна рассеяться, чтобы внутреннему взору явилась реальность.

В.Б. Получается, что нужно не столько читать "Дао-Дэ цзин", сколько жить им. Или скажем так: читать, чтобы жить. Прекрасная апология литературы! Но что же такое сама эта жизнь?

В.М. Древние китайцы определяли жизнь как "животворение живого". В жизни есть нечто большее, чем жизнь. Таков же человек – существо творческое, никогда не равное себе. Лао-цзы указывает на этот, как он говорит, исток жизни и человека за пределами всех понятий и образов. Его мораль проста: мы сами мешаем себе жить. Вот вам и основа всякой серьёзной веры. Но это не вера в "грамматического бога", по суровому определению Ницше, а, так сказать, вера в веру, сама практика веры.

В.Б. Вы думаете, этот завет китайского мудреца дойдёт до русского читателя?

В.М. Современный человек ушиблен безверием, хочет верить, но не знает как. Тут Лао-цзы ему первый советчик. Его трудно понять? А кто сказал, что должно быть легко? Вот вам и "упражнение в сути дела". А кто отказывается от общения с другими людьми, опыта их соприсутствия в себе, не познает и радости общения с Богом.

Виктор ПРОНИН НЕПОСЕДЛИВЫЙ

Рассказ из цикла “Бомжара”

Прошлый раз мы оставили бомжару Ваню в милицейском общежитии, на узкой, железной кровати, оставили в горестном состоянии духа – сидел Ваня, поставив локти на колени, подперев небритые свои щеки кулаками и уставившись в пространство небольшой комнатёнки, куда определил его капитан Зайцев, слегка злоупотребив служебным своим положением.

И сейчас вот, заглянув к Ване, капитан застал его точно в таком же положении – локти на коленях и щёки на кулаках. Правда, увидев в дверях Зайцева, Ваня оживился, распрямился, в глазах его появилась если и не жизнь, то что-то очень на нее похожее.

– Так и сидишь? – весело спросил Зайцев, с силой захлопывая за собой дверь.