Газета День Литературы # 174 (2011 2)

Выпасть в вечность... Куда уж скромнее мечта.

***

Нас обманули – вот он рай:

В луне, застрявшей боком в туче;

В истерзанной ветрами куче

Навоза; и собачий лай;

И гордый неуёмный кочет

Извечное ку-ка-ре-ку

На верхотуре, на суку,

Захлопав крыльями, клокочет.

Вот рай… И запах молока

Так беззащитно веет сеном.

И это – вечно и нетленно,

Вне времени и на века.

И райских яблочек бока

Призывно манят прикоснуться,

Зубами впиться и – очнуться

Изгнанниками Старика…

НЕЖНОСТЬ

Застывшее в поленьях древо

Свой источает аромат.

И звёзды – сверху, справа, слева –

Дыханье благости струят.

Покой и тишь в подлунном мире.

Все катаклизмы до утра –

Часа на три или четыре –

Зависли в коме. Спать пора…

Собачье сонное смятенье

Вновь освещает путь – назад.

Луны угаснувшей затменье –

Как очищенья листопад.

Спадают тяжко горечь, пытки

Молчанием достичь глубин,

Где заиграют солнцем слитки

Грядущей нежности вершин.

Всё ей, всесильной и всевластной,

Под ноги брошено давно.

И мраком, тяжким и прекрасным,

Пресыщенно горит окно.

***

Несуетная тишь, невиданная гладь,

Быть может, даже Божья благодать

Намоленного домика вдруг снизошли ко мне,

И тени мягкие колышутся в окне,

Чтоб тайной росчерка улечься на ковёр

И воскресить забытое с тех пор,

Как помню я себя.

А время, ненавидя и любя,

Раскручивает звёздную спираль,

Но не уходит по привычке вдаль

По проторённо Млечному Пути,

А медлит, медлит – не спешит уйти.

И зависает вдруг над головой,

Стирая грань меж счастьем и бедой,

Ушедшим и стремящимся ко мне,

Дождём скользящим шелестит в окне,

Врачуя искажения души, –

Пред вечностью блаженной не спешит.

ЛОШАДЬ

Далёкое слабое ржанье

Скользит по воздушным волнам

И отблеском дальних скрижалей,

Созвучных иным временам,

Ложится волнами на душу,

Её овевая теплом.

Далёкое лёгкое ржанье –

Эпохи хрупчайший надлом.

Виктор ПРОНИН СЫПЬ ИЛИ НЕРВНЫЕ ПРИПАДКИ?

РАССКАЗ ИЗ ЦИКЛА “БОМЖАРА”

Ну, что сказать... Прихожу я как-то на Комсомольский проспект, 13, нахожу в полумраке коридора дверь в кабинет Володи, робко стучу, протискиваю свою голову в дверную щель... И что же я вижу, и что же я слышу... Вместо радостного взгляда, полного жизни и любви, вместо приветственных криков, каковые ожидал услышать, я обнаруживаю сумрачное существо, которое молча смотрит на меня взглядом не просто настороженным, а даже как бы разочарованным во мне.

– Здравствуйте вам, – говорю на всякий случай голосом слабым и подавленным виной мне ещё неизвестной.

– Садись, – ответствовал Володя голосом, от которого по стеклу окна пробежала изморозь, как по лужам при первых ночных заморозках. – Как жизнь молодая?

– Протекает помаленьку, – ответствовал я, невольно пряча "свой нестерпимо синий, свой нестеровский взор".

– Протекает или вытекает? – безжалостно уточняет Володя.

– Так вроде того, что как бы иногда, то так, то этак...

– Где Бомжара?

– Метёт, – бестолково отвечаю я, пытаясь смятенным своим умом понять происходящее. – В смысле подметает. Дворником он нынче работает. Вроде, справляется. Жильцы довольны. Комната у него в полуподвале. Женщина завелась...

– Красивая?

– Как бы выразиться, чтобы тебя не огорчить... На первом месте у неё шаловливость. И... как её... Молодость. Ну, и само собой, конечно... красота. Какая же молодость без красоты и шаловливости... А бомжара, он же это... По части женщин капризный... С кем попало не будет...

– Что не будет? – спросил Володя, и я понял – оттаивает мужик, оттаивает.

– Жить.

– Сегодня у нас какой день?

– Среда.

– И через неделю будет среда, – проницательно заметил Володя. – Я внятно выражаюсь?

– Ты намекаешь на то, что будешь ждать меня с бомжарой?

– Почему буду? – удивился Володя моей бестолковости. – Уже жду! – Он открыл дверцу тумбочки, вынул початую бутылку коньяка и щедро наполнил две, достаточно ёмкие хрустальные рюмки. – За твои творческие успехи! Привет бомжаре! – с подъёмом произнёс Володя, и я с облегчением перевёл дух – оттаял мужик. Слава тебе, Господи!

***

Капитан Зайцев несколько раз прошёл вдоль дома, всматриваясь в полуподвальные окна и, наконец, в утренних сумерках рассмотрел слабое свечение в одном из них. Он вошёл в подъезд, спустился на один пролёт лестницы, нащупал в темноте дверь и постучал.

– Входите! Открыто! – тут же прозвучал женский голос.

Зайцев вошёл. Первое, что он увидел – кровать в глубине комнаты, даже не кровать, это был раздвинутый диван. Натянув одеяло под самые глаза, на диване лежала женщина. Только её глаза Зайцев и увидел.

– Вам, наверно, Ваня нужен? Он метёт, – глухо, из-под одеяла, пояснила женщина.

– Метель метёт, все замела дороги, и лишь от сердца к сердцу близок путь, – пробормотал Зайцев, устало присаживаясь на табуретку.

– Хотите – поищите его, он в соседнем дворе. Или подождите. Ему пора уже возвращаться. А я поваляюсь, ладно?

– Валяйтесь, – вздохнул Зайцев.

– Вы, наверно, Зайцев?

– Точно.

– Ваня много о вас рассказывал.

– Наверно, гадости всякие говорил?

– Всего понемножку, – бесхитростно ответила женщина и весело рассмеялась.

Ваня действительно вошёл через несколько минут.

– О, капитан! – радостно закричал он. – Какое счастье!