Газета День Литературы # 176 (2011 4)

Прозрения великого сыщика, правда, порождают больше вопросов, чем ответов.

К тому же он сообщает, что призываемый братом Майкрофтом, должен немедленно выехать в Лондон.

Он оставляет Ватсона на месте – наблюдать, и вести, естественно, подробный дневник.

Дневник доктора составляет вторую часть повести Михаила Попова.

Доктор выясняет, что в доме живёт привратник Яков, оказавшийся на поверку незаконнорожденным сыном старого хозяина от какой-то местной дурёхи. Фамилия его Смерд, и вдобавок он страдает падучей.

Разумеется, эти факты мало что говорят доктору, но всё что нужно доводят до сведения читателя, знакомого с сюжетом "Карамазовых".

Ватсон фиксирует, что обитатели дома, все три брата, привратник ведут себя с каждым днём всё разнузданней и страннее.

Пьянствуют целыми днями, похожи на шутов гороховых, вольничают с мисс Линдсей. Словом, утрачивают изначальную самоидентичность.

Ватсон – единственный человек, ведущий себя нормально, считает своим долгом следить за тем, чтобы никто хотя бы не обидел юную даму.

Однажды ему кажется, что кто-то прокрался к ней в комнату, он вбегает туда с пистолетом и застаёт деву в объятиях … Шерлока Холмса.

Всё, узел затянут донельзя. Читатель не в состоянии играть роль аудитории Конан Дойля или доктора Ватсона, и обращает взор к единственной отныне полномочной инстанции – Михаилу Попову.

И тот немедленно берёт слово. И вот что становится известно...

(начало на стр.4)

Шерлок Холм никакой не сыщик. Был когда-то, да скоро разочаровался в профессии… "Шалопай и мечтатель с детских лет", из которого "актерство всегда рвалось наружу", жаждал большего. Получив солидное наследство, он эту жажду стал удовлетворять невиданным доселе способом: нанимать провинциальную актерскую братию и инсценировать свои "дела". Причём, инсценировать для одного-единственного зрителя – Ватсона, и с одной-единственной целью – чтобы тот описывал их на потребу широкой публики. Ибо сам Холмс, "щедро наделённый Создателем", увы, дара писательства лишен. А желал, как всякий актер, славы. И добился своего: мировая слава великого сыщика, обладающего уникальным дедуктивным методом, налицо. Да и "Собака Баскервилей" и "Пёстрая лента" и другие истории есть переработанные Ватсоном в литературу постановки Холмса. Никакого дедуктивного метода просто не существует. "Конечно же, все демонстрации своих сверхспособностей я подстраивал. Как фокусник готовит свой цилиндр, чтобы из него в нужный момент вылетели голуби и конфетти".

Ватсон пытается не верить своим ушам: он же, к примеру, сам преследовал дикаря с Андаманских островов! "Переодетый мальчишка". "А как же "Сокровища Агры?!" "Милый Ватсон, вспомните, разве вы их видели хоть раз? Вы всё время имели место с закрытым ящиком". И так далее...

Что же происходит в Веберли Хаусе?

Очередной спектакль, ради того чтобы Ватсон написан новую повесть. Но наследство кончилось. Актеры, не получая регулярного жалованья, стали безобразничать, вываливаться из образа. "Я добыл деньги и припрятал, они бы получили их завтра, а вы бы получили весь материал для повести".

Ватсон убит горем. Холмс его утешает. "Нам с вами удалось то, что не удавалось самым большим талантам в мировой литературе. Убедительный образ положительного героя. …Шерлок Холмс – это пример практической святости. Гениален, деятелен, нравственно трезв… Такая фигура должна быть в культуре. Неважно, что прототипом для неё послужил развращённый, нечистоплотный, сибаритствующий наркоман. Моя беспутная жизнь искуплена моим литературным существованием". – "Но зачем вам понадобился я?" – "Мы с вами своего рода кентавр, мой дорогой. Вы лишены воображения, я литературного стиля. Только объединившись, мы можем покорить мир".

Актёры-наёмники вбегают в комнату с криком, что Яков Смерд повесился. Он оставил записку, из которой следует, что он обнаружил у себя под подушкой три тысячи фунтов, и решил, что это он убил отца в состоянии припадка.

Для прочности, самодостаточности любого сюжета существует некий необходимый и достаточный объём содержания. По мне, в данном случае такой объём – раскрытие механизма "искупления беспутной жизни" "подлинного Шерлока Холмса его "литературным существованием". Михаил Попов цепляет к этому уже полновес- ному, резво мчащемуся поезду не просто дополнительный вагон, а ещё целый состав – игру в "Братьев Карамазовых". Иные скажут: вопиющее излишество! Я скажу: скорее, весьма тяжеловесная роскошь (для меня излишество и роскошь не синонимы). Чтобы понять данный литературный ход Михаила Попова, вчитаемся в эпилог, где, как водится, в ударном темпе ставятся последние точки над i.