Газета День Литературы # 178 (2011 6)

Писатели, витии плывут на теплоходе по реке Ангаре, созерцая окрестности, сокрушаясь духом и призывая сокрушаться почтенную публику. Похоронный звон словно бы сопровождает этих праздных путешественников на протяжении всего их пути. Жалостен вид их, и невольно погружаешься в состояние заторможенности, именуемое, пожалуй, словом "депрессия" – в тоску и безысходность, прямо-таки хоть головой в петлю. Неужели в том цель и значение фильма? Откуда такая склонность к погружению в тоску и печаль? И кто нас к тому побуждает? И зачем? С неким расчётом или по лености мысли? Вот ещё вопрос: понимают ли эти актёры суть и значение своих ролей в фильме, степень их воздействия со сцены на зрительный зал?

Легко могу представить себе не просто плачущих да отчаявшихся в начале Великой Отечественной: "Погибла Россия!". Под эти возгласы бойцы в атаку не пойдут – поднимут руки вверх. Таких именовали паникёрами, они сдавались ещё до начала боя, потому поступали с ними сурово. Нет-нет, я не призываю к суровости в отношении того или иного отчаявшегося литератора – страдальца по своей малой родине. Бывает, что слаб духом человек, но… талантлив, а талант надо беречь. А хотелось бы знать, что предлагается взамен Ангарского каскада гидроэлектростанций?

Невольно подумалось: ведь и девичья невинность не сохраняется вечно, а в свой срок утрачивается, однако же во имя достойной цели – рождения новой жизни. А это уже повод не печалиться, а возрадоваться.

Вот перечитываю Л.Толстого "Войну и мир" – об очередном погублении Русской земли!

"Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того, чтобы идти тысячу вёрст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее за этими тысячью вёрст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться".

Сидя перед телевизором, я всё ожидал, что вот сейчас, или хотя бы в конце фильма, писатель, поименованный совестью России, выскажет мудрое суждение: мол, у вас, у слепых, слепые поводыри… так жить нельзя, сограждане мои, а надо вот этак! То есть обозначит вдохновляющую цель пути, как о том пишет Лев Николаевич, а кому и обозначить это, как не нынешним творцам и пророкам?

Будучи крестьянского роду, иногда сладко размечтаюсь: вот бы в деревеньке на берегу чистой речки с лесочком на околице обрести избушку в три окна да лошадку с жеребёночком, да корову с телёночком и кошку на подоконнике рядом с геранькой в горшке. И не надо, мол, нам телевидения – будем сидеть на завалинке и сами песни петь, а не слушать "звёзд эстрады"; и не надо электрического света – хватит простой керосиновой лампы… и мобильного телефона не надо, и автомобилей да самолётов… и знать не хочу ни Египта с Турцией, ни Багамских островов… А вот, мол, вспашешь пашенку, лошадку распряжёшь, а сам тропой знакомою в заветный дом пойдёшь. Вот она, идеальная жизнь! В экологически чистой среде.

Отчего не помечтать сладко! Кому от этого вред? Что ж, давайте помечтаем… или поплачем…

Помнится, в лихие 90-е знакомый литератор, кстати, приятель В.Распутина, умирая, пожелал услышать от меня слова отчаяния: мол, плохо всё, "Погибла Россия!", а раз так, то и не жалко ничего, можно и покинуть этот мир без всякого сожаления. И я скорбно отвечал ради его утешения: да, плохо, брат, полная безнадёга.

Скорбящие писатели как раз утешаются тем, что-де всё погибло и следует ли жалеть о чём-то, коль нет уже девственной Ангары или, скажем, Енисея, Амура, Волги, столь же девственных… глазам невыносимо видеть разорение родной деревни и реки своего детства… как невыносимо больно было полтораста лет назад обитателям помещичьих усадеб, "дворянских гнёзд", видеть их разорение.

Этот плач и ныне иной писатель сделает своей профессией и разрабатывает, как старатель золотоносную жилу, как вопленица над гробами, рассчитывая на почёт и уважение в виде премий и орденов. Он-де страдает за свою малую родину, следовательно, за всю Россию.

Возле такого страдальца с громким именем обязательно появляются единомышленники рангом пониже…

– Кто это суетится вокруг Распутина? – спрашивают зрители, тыкая пальцем в экран. – Что-то мы этого не знаем.

А это Валентин Курбатов, псковский литературный критик, главный воскуритель фимиама… сначала при В.Астафьеве, теперь вот при В.Распутине. Он совершенно заслонил главного героя, ради которого, собственно, и создан фильм.

Главный воскуритель фимиама ранее уже объявил:

"Сегодня литераторов старого понимания слова, старого духовного слу-жения литературе уже нет. Последним остаётся Валентин Григорьевич Распу-тин. Его дар полон и высок. И силы его ещё достаточны…" (ЛГ, № 32-2010).

Слава Богу! Хоть какая-то надежда остаётся. Ждём-с…

Однако в фильме звучит унылое признание самого Распутина: "Я уже ничего не пишу". Мол, "Всё, что мог, он уже совершил, Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?"

Печально, коли так. А мы-то ещё надеялись…