Газета День Литературы # 179 (2011 7)

И первый эпизод, когда главный герой чудом спасается с маленькой девочкой из тонущей машины (а все прочие умирают) поставлен в прямую связь с последними страницами романа: там тоже уцелели (спаслись!) немногие.

Кто?

Если проследить за судьбами персонажей, то станет ясно – те, у кого грех не укоренился в душе прочно. Те, кто убивал вынужденно, не собираясь впускать в душу желание убивать. Те, у кого за пределами огненной купели осталась любовь. Те, у кого в душе осталось место для раскаяния.

Евангельский характер жуткого повествования о боевых действиях в Грозном подчёркивается цитатами из Священного Писания. Не напрасно под занавес у главного действующего лица "выплыла… в голове большая, как облако, фраза": "Вся тварь совокупно стенает и мучается доныне", – ключевая для книги.

Ближе всех, думается, к смыслу романа подошел писатель Юрий Козлов:

"Испытание войной по Прилепину – это испытание адом (без смягчающих обстоятельств), и каждый тут определяет собственное место сообразно своим человеческим (или нечеловеческим) качествам. А достоинство романа Прилепина в том, что даже в таких кроваво-скотских условиях многие его герои не превращаются в кровавых скотов, хотя и ходят по практически невидимой грани".

Грань эта делит людей не на живых и мертвых, как у Константина Симонова, а на спасшихся и погибших.

"Санькя" – роман гораздо более безжалостный. И опять-таки сказать о нём: "Это книга про молодых революционеров", – значит, обозначить двадцать всего-то процентов её смысла. Прилепин работает с той же темой, что и в "Патологиях": рисует коллективный портрет русского народа, попавшего в тиски.

Юный нацбол Саша, его друзья, его любимая, его родня оказались в одной ситуации: им не разрешается быть, им даже не разрешается напоминать о собственном существовании. Лейтмотив романа: даже в очень сложной ситуации народ в большинстве своём не может сфальшивить.

Народ имеет право быть, творить, проявлять себя в мире. За это право лучшие его люди кладут жизни и даже души. А те, кто отрекается от этого права, и, значит, фальшивят, сразу оказываются чужими, вне народа. Такова, например, Верочка, влюблённая в Сашу, но в критический момент сообщающая ему: "Умерла она, ваша Россия, это всем вменяемым людям ясно…"

Знакомый Саши, либерал Безлетов считает, что народ уже ни на что не способен, надо ему просто дать спокойно, без большой крови умереть.

А Саша один раз за весь роман проговаривается: есть "чувство справедливости и чувство собственного достоинства", и на этом должно всё стоять; вместо этого предлагается какой-то бесовский театр; с ним нельзя мириться, вот и всё.

Весь народ опять испытывается на чистоту. Финальное восстание, почти обречённое на гибель, – не октябрь 1917-го дубль-два и не "триумфальная смерть" в средневековом духе. И, тем более, не коллективное самоубийство. Это общий отказ множества людей мириться с бесовским театром на своей земле.

Иначе говоря: если жить можно только в этом театре, то жить нельзя. Лучше умереть, чем жить грязно…

Автор этих строк – контрреволюционер, идея восстания ему ни в коей мере не близка. Но идея не принимать новые "правила игры", спущенные с высот Вавилонской башни, не привыкать к ним, не обучать себя слепоте – верная.

Видя в народе нежелание оскверняться, Прилепин поднимает его на великую нравственную высоту.

Прилепин, при всём своём живописании пьянок, расстрельных дел и нацбольства, – рафинированный интеллектуал.

Желание чистоты, желание не грязнить душу вырастает не только, а по нынешним временам даже не столько из каких-то закромов "народной души", сколько идёт от русской классики.

И с тем, что нашей классической литературе не соответствует этому идеалу, Прилепин ведёт художественную полемику.

Когда вышел рассказ "Грех" – может быть, лучшее из написанного Прилепиным, – многие воспринимали его чуть ли не как часть автобиографии.

Подросток испытывает сильную влюблённость, видит ответное чувство, но… отстраняется от всего, что будет ниже чистой, возвышенной любви. От того, что, называя вещи своими именами, станет блудом, скверной. От греха, попросту говоря.

А ведь эта вещь представляет собой умно построенную антитезу классическим текстам. Бунину, Чехову, Брюсову. Она так построена и несёт в себе такие отсылки, что поневоле вспоминаются и "Дама с собачкой", и множество нарочито сниженных чеховских персонажей, которые либо прыщавели от похоти, либо отыскивали дорожку к вожделенной плоти.

За пределами рассказа "Грех" у Прилепина полным-полно откровенных эротических сцен. Но во всех случаях соединение героев либо совершается под покровом любви, либо… безобразно.

Пора перестать видеть в Захаре Прилепине "молодого" писателя, писателя "про войну", "про революцию", про то, как "пацаны бухают".

Во всех случаях он использует хорошо известный ему материал как антураж для сложных, полновесных художественных высказываний.