Газета День Литературы # 182 (2011 10)

Так получилось, что ещё в феврале архангельский прозаик Михаил Попов предложил мне сделать подборку современной молодой прозы в редактируемом им литературном журнале "Двина". Затея мне понравилась и к началу лета подборка была готова, в сентябре она увидела свет в третьем номере "Двины". О проекте "Десятки" во время собирания подборки ничего не знал, с Прилепиным не сговаривался, но состав получился практически схожий: Василий Авченко, Ильдар Абузяров, Аркадий Бабченко, Сергей Шаргунов, Герман Садулаев, Захар Прилепин, Роман Сенчин, Денис Гуцко, Дмитрий Данилов, Олег Кашин. Мистическим образом та же "десятка"...

Не мистическое, но провидческое было в собирании этого поколения. Это поколение даже не "новой" литературы", а новой истории, выросшее на разломе великой страны. Литературные "нулевые" открыли "новую историю": они показали ценность современности, которая несёт свою важную историческую миссию, и обратили внимание на современную литературу. Сейчас нельзя называться компетентным читателем, не ориентируясь в творениях своих современников.

Наиболее зоркие критики из тех, что книгу рецензируют по обложке, оглавлению и аннотации, на сборнике "Десятка" сразу подметили изображение десятирублёвой купюры. Отличный сигнал, чтобы развернуть вокруг него обличительную стратегию. Но вот только бумажная десятирублёвка отживает свой век, ей на смену приходит железный кругляш. Разве это не другая история? Это, кстати, отметил в "Литературной газете" Владимир Титов, после чего сказал, что публикация "под знаком ветхой купюры – не самая приятная ассоциация для когорты молодых литераторов". Мимо темы "презренного металла" не прошёл и критик Лев Данилкин. Он сравнил составителя антологии Захара Прилепина с царём Мидасом, обращающим своим прикосновением в золото всё, что угодно, даже такой неликвид, как антология.

Критик-знаменосец Наталья Иванова, долго и зло шуткуя, тщательно с лупой разглядывая сборник, всё же озвучила главный смысл всех своих претензий к поколению "нулевых": "На самом деле стоит вопрос о территории – этот вопрос сегодня главный не только при делёжке земли". "Земельный", как и квартирный, дачный, мает души многих литдеятелей. Какие тут эстетические критерии, когда на первый план выходят финансовые и собственнические проблемы?!.

Ещё вчера были расставлены сигнальные флажки, во время безлитературья в "девяностые" (по крайней мере, на поверхности, для широкого круга читателей). Самозванно на "залоговых" литературных аукционах были отмежёваны участки земли и возведены там всяческие лачуги с бойницами, из которых теперь и постреливают.

А постреливать приходится, ещё бы, каждая публикация, каждая книга воспринимается крайне болезненно, как акт коварной оккупации. Эти страхи в шутливой форме обыграл в одном из своих интервью Ильдар Абузяров, заикнувшийся о мафии, специализирующейся "по отжиму преференций (популярности, премий, публикаций, книжных изданий) у литературного истеблишмента". По его словам, это "молодые львы, выгнанные из прайда" и сбивающиеся в стаи. Собственно в стаи никто не сбивается, все идут своей дорогой. Нет ни идейного, ни стилистического единомыслия, нет ровного и забритого строя, но есть поле дискуссии о русской жизни, русском человеке, истории, литературе, которая едина и не признаёт сиюминутных градаций.

Поле дискуссионное, клокочущее спорами, но в то же время симфоническое, в котором нет чёткого подразделения на своих и чужих, правых и левых, которое на смену репликам о раздробленности культурного пространства проводит мысль о его цельности.

Может, в этом и есть "земельная" проблема для критиков? Всё уже устоялось, территория порезана, шапки поделены, что ж ещё? Нет уж, на всякий случай безотказной эстетической дубиной их приложим. Давайте-ка, посмотрим пару-тройку предложений из контекста...

Конечно, это не мафия, не круг корешей, идущих напролом по принципу рука руку моет. Да, и поколение – во многом метафора. Ведь возрастные границы варьируются в пределах десяти лет, а то и более. Для меня – это симфоническое единство, пытающееся вернуть литературу к собственному предназначению, избавить её от инерции бесполезной игрушки, висящей на стене.

Мается одинокая мать с детьми в съёмной комнате без денег в рассказе Романа Сенчина "Квартирантка с двумя детьми". Умирает от безнадёги, задушив детей, а потом и себя. Люди же прячутся по углам, креслом и телевизором оберегаются – самыми "сакральными" предметами нашей повседневности. Всё в "домике". Так и литературу наделили норными инстинктами. Только всегда в кресле за дверью не усидишь, хоть и хочется, хоть и стараешься не думать о женщине, душимой отчаянием, о её умерщвлённых детях. Трагедия разрастается, когда никто не проявляет участия, а оно нужно в какой-то момент, хоть самую малость. Проявляет ли участие наша литература, или в телевизор пялится? Там хоть и жуть зачастую показывают, но жуть дистиллированную, от которой ты защищён экраном и ощущением нереальности происходящего.