Газета День Литературы # 182 (2011 10)

Тобой для меня ото всех запрятанный…

ГЕБА С ЦВЕТАМИ АУСТОМАМИ

С устами чистыми, с цветами аустомами,

С любовно-нежными в груди своей истомами,

Придя к тебе твоей случайной посетительницей,

Я буду для тебя опорой и спасительницей.

Твоей я буду Амазонкой и соратницей.

А кем ещё? Твоей я буду соэротницей,

Твоей богиней Гебой буду и царительницей,

И целовательницей буду, и целительницей.

И, вся в "науку страсти нежной" углублённая,

И вся от ног до головы в тебя влюблённая,

Я буду всех твоих желаний исполнительницей,

И всех завистников твоих испепелительницей.

Твоей я буду талисмановой игрушечкой,

Прикольной куколкой со-с яблочком и грушечкой.

Я буду для тебя твоей увеселительницей,

В тебя эмоций положительных вселительницей,

И буду исцелять, спасать тебя отныне я

От всех депрессий, от тоски и от уныния.

ПОМАДА

Я в поэтические формы облекала

Любой контакт с Тобой, дарёный мне судьбой.

...Совпали наших губ с Тобой лекала,

Когда в каморке целовались мы с Тобой.

Свиданий разных я во сне с Тобой алкала,

Но с ними в жизни был у нас какой-то сбой.

...Совпали наших губ с Тобой лекала,

Когда в каморке целовались мы с Тобой.

Я шла к Тебе туда, оделась вся по моде,

С тобой хотела я Софокла почитать,

Измазала Тебя своей помадой,

Поставив этим на Тебе свою печать.

ЭРОТИКА БЕЗ ПОСТЕЛИ

За днями дни текут, куда-то утекая.

Ты утонуть в печали мне не дашь? Алло!

У нас с тобой была эротика такая…

Но до постели дело не дошло.

С тобой балдея от "полуденного жара",

От "совершенства", от "сплетения лиан",

В уединённом уголке земного шара

Купались в чистой мы купели "инь" и "ян".

Тебя ничем в моей судьбе не утыкая,

Я замирала вся и не дышала, о!

У нас с тобой была эротика такая!..

Хоть до постели дело не дошло.

ПЛЕД ОТ МАРЦОТТО

Я в своём тесноватом перовском жилище, в дупле, да,

Вот лежу на кушетке под тонкой материей пледа,

Мне Тобою дарённого пледа от некоей фирмы,

Да и греюсь под ним (да играюсь в прикольные рифмы,

В этом деле заслуженным пользуясь приоритетом),

Греюсь ночью морозной. И что ощущаю при этом?

Через плед и его шерстяное тепло (чьё?) овечье

Я Твоё ощущаю простое тепло человечье.

Вся в блаженстве и в счастье лежу, да в любви, да в тепле, да

Вся в телячьем, теплячьем восторге своём от Тебя да от пледа.

РАНДЕВУ СО ЗВЕЗДОЙ

Ты – не кто-нибудь, а небожитель.

Ты – звезда моя, и неба житель...

Независимо от этих "этикеток",

Я люблю Тебя и так и этак,

Визуально и не визуально,

Пылко, горячо, везуви-ально*,

Очень нежно также, и лилейно...

И по-женски как-то так жалейно.

Да, не слабо я люблю Тебя, а ссси-и-ильно,

То джульеттно, ну а то – ассольно,

Как-то так всегда особо, разно,

Каждому мгновенью сообразно.

СВЕЧА В СПАЛЬНЕ

Горит моя свеча...

горит и плачет... догорая

И доводя меня до слёз души, до дрожи...

И никакая я Тебе не дорогая.

Тебе другая в тыщу раз меня дороже.

Хотя она же и ничуть меня не лучше,

Я даже лучше ведь, не только же не хуже...

И ведь она – не луч же света... ну не луч же.

И не нужна ни одному же жениху же...

Я погашу свечу,

накроюсь старою дохою,

Сама себя в ночи жалея да ругая

За то, что я Тебе не стала дорогою,

Какою стала дорогою та, другая.

Елена РАСКИНА РУССКАЯ ПЕРСИЯ

"Прекрасная старая Персия", соединившая в себе зороастрийскую и мусульманскую духовную традицию, страна великих поэтов средневековья, находилась в центре внимания русских поэтов "серебряного века" и, в частности, Николая Гумилёва, выступавшего в переписке с поэтессой, публицисткой, будущей "женщиной русской революции" Ларисой Рейснер под именем Гафиза – величайшего поэта-мистика средневекового Ирана. Лариса Михайловна обращалась к Гумилёву "мой Гафиз", а влюблённый поэт называл свою собеседницу "Лери", соединяя в этом условно-поэтическом имени "Пери" из мусульманских сказаний и Леру-Лаик, гордую исландскую деву, героиню своей недавно написанной драматической поэмы "Гондла". Почему же Лариса Рейснер выбрала для Гумилёва условно-поэтическое имя "Гафиз"? Её выбор объясняется просто: великий средневековый персидский поэт-мистик Гафиз олицетворял для русских поэтов "серебряного века" Поэзию, вдохновлённую свыше, Высшее слово, "великую мысль".

Более того, Персия была для русских поэтов ярчайшим олицетворением мусульманского поэтического мистицизма – страной поэтов-суфиев: от Гафиза до Руми. Многие поэты и деятели русской культуры начала ХХ века считали мусульманский мистицизм родственным русскому православному мистицизму.