Газета День Литературы # 65 (2002 1)

Ал. М. Тут я, Володя, с тобой насчет шестидесятников абсолютно не согласен. Сейчас их с ожесточением топчут и левые и правые, все неправы. Они были востребованы временем. Временем "оттепели". Им вменяют в вину эстрадный уклон и поверхностность. Зачем, мол, поэты тащились на эстраду? Но ведь это не впервые. В начале прошлого века поэтические вечера были в моде. Выступали Блок, Белый, Ахматова, не говоря уже о футуристах… Чтобы понять прошлое, надо вспомнить то время перемен, когда тоталитарная система дала первую трещину и позволила им выдохнуть свободное слово. Я иногда снимаю с полки поэтические сборники тех лет, и пусть многое в них навеяно наивной романтической верой в "хороший социализм", в улучшенную советскую власть, но безусловно ценное в них — пробуждение свободной мысли и свободных чувств. Как это у Евтушенко "И голосом ломавшимся моим ломавшееся время закричало". В этом обаяние и сила поэзии и прозы шестидесятников…

В.Б. Извините, Александр Алексеевич, понимаю ваши чувства, помню вашу книгу о поэзии Андрея Вознесенского, кстати, по-моему, ими же кисло оцененную, но я не согласен с вами. Я тоже прекрасно помню то время. Очень быстро они пустили петуха. Кричали, но фальшиво. Но не будем спорить с вами накануне столь славного юбилея. Вы еще тогда, в шестидесятые, увидели в этих поэтах и писателях как бы возрождение любимого вами Владимира Маяковского, решили, что они и есть его преемники. Увы, но так не получилось. Ни по жизни, ни по творчеству. Вот уж чего нет у шестидесятников, так это высокого трагизма. Ни пули, ни петли, ни отчаянных баррикад. Самое благополучное литературное поколение. Преуспевают при всех режимах, от Сталина до Ельцина. Хотя бы попробовали защитить в эпоху ельцинизма имя Маяковского, нет же, забыли о нем сразу. Это вы, Александр Алексеевич — рыцарь печального образа Маяковского, никогда не отрекались от него. За что вам — честь и хвала. А как сейчас обстоят дела с его наследием? Вас, что, отстранили от участия в подготовке Академического собрания сочинений?

Ал. М. Я совсем неожиданно оказался отстраненным от академической науки. В аннотации к книге "Жизнь Маяковского" редакция допустила ошибку, поименовав меня главным редактором этого издания. Я действительно был когда-то приглашен на эту роль в Институт мировой литературы, но вакансия главреда оказалась кому-то важнее, чем мне. Впрочем, не хочу влезать в эту грязную историю. Над собранием сочинений работают уже около двух десятков лет. Не исключено, что в новом веке оно увидит свет. Сейчас, к счастью, волна профанации советской классики пошла на убыль. Возрастает интерес и к Горькому, и к Шолохову, и к Маяковскому. Маяковскому никак не могут простить то, что его превознес Сталин. Хотя нынешние оценщики далеко превзошли Сталина в категоричности и непререкаемости своих оценок. "Последними поэтами" русской культуры, как бы "закрывшими тему", объявлялись и Мандельштам, и Левитанский, и Пастернак, и Окуджава, и Липкин, и Бродский. Сам нобелевский лауреат лучшим поэтом ХХ века назвал… Кушнера. А после смерти Бродского писали так: "Бродский был последним в России человеком, который мог понимать Пушкина, как брат брата". То есть, уже ни внукам нашим, ни правнукам этого понимания и братства не отпущено. Придется подождать, выдержит ли творчество Бродского столь неординарный уровень завышенных оценок, данных поэту после его смерти. А вот Чуковский сказал однажды: "Быть Маяковским очень трудно". И это вернее, чем сказанные по поводу Бродского слова "Трудно быть богом".