Газета День Литературы # 65 (2002 1)

— Чем он хочет нас удивить?! Нас, живущих внутри мифа! Куда там! У нас выйдешь на улицу — мифология. Зайдешь в магазин — мифологизм. Взглянешь на цены — мифологема.

Я успокоился. Выражаясь по-гречески: мифомахия и мифомания друг без друга не живут.

И хорошо знают друг друга. То есть знают, что те и другие "в какой-то мере правы". Что не мешает мифам быть мифами, а Дон-Кихотам испытывать от них тошноту. Это тоже жизнь.

В полной мере реальность этой ситуации Дружников ощутил даже не около Пушкина, а около... Сталина. "В гостях у Сталина без его приглашения" — называется очерк, написанный после посещения кунцевского музея вождя. Дружников обнаружил там шифоньер с бельем и попытался соотнести скатанные "в комочек" носки с репутацией гения всех времен и народов. Тут его и пробило:

"Моя б воля, я музей Сталина в Кунцеве сейчас бы опять открыл. Правдивый или лживый — не имеет значения. Чем лживей, тем, как ни странно, реальней".

В утешение души и во уравнивание гениев со злодеями Дружников рассказал в своем пушкинском цикле тот самый анекдот про юбилей 1937 года, где описывается конкурс на лучший монумент поэту (конечно, это все помнят: третья премия — Пушкин читает "Краткий курс", вторая: Сталин читает "Евгения Онегина", первая: Сталин читает "Краткий курс").

Я думаю: если изъять такие анекдоты из нашей народной пушкинианы, она потерпит ущерб. В чем-то обеднеет "наше все" без этой мифологии. Ибо всякий миф — это мечтаемое "нечто", это заклинаемое "ничто" и это наше бессмертное русское "ничего" (в интонации Бисмарка, который смолоду был послом в России, попал в буран, слушал, как ямщик его, немца, утешает, и потом всю жизнь крепился, повторяя: "Нитшего, барин, нитшего!").

С тем да продолжится странствие Пушкина через наше мифологическое пространство. Потому что другого нет. Осеним себя еще раз духом Пушкина. Но и не забудем, что бренное тело его упокоено 164 года назад и что длина тела, как выяснил Дружников, — 160 см.

Евгения Гуцева “ВДАЛИ ОТ ГРОЗ, ОТ ВЬЮГИ БЕЛОЙ…”

Представьте глухую мещерскую деревеньку, затерянную в лесах, где каждый новый человек — вестник. Они подошли к моей избе тихим осенним днем, робко встали у забора, вглядываясь во двор. Две странницы, скиталицы, уже немолодые женщины, мне незнакомые. Может, пить захотели? — подумалось мне. Оказалось, решились посмотреть русского писателя, закопавшегося в глубинке. Смиренные, почти робкие, стеснительные, какими и бывают чаще всего скромные богобоязненные русские женщины. И действительно, паломницы, скиталицы по монастырям, ищущие духовного мира на монашеских подворьях. Сколько их, таких неприметных внешне, торящих тропы спасения, по которым, как весенние ручьи, стекается русский народ в полнокровные православные обители, подтверждая, что Русь жива и неизбывна…

Совестясь нарушить мой день, странницы скоро ушли, как бы растаяли в мареве улицы. Позднее наши пути пересеклись уже в Москве. Одна из них оказалась поэтессой. Я читал стихи Евгении Гуцевой в канун Рождества Христова, и они, западая в душу мою, как бы умягчали черствость жизни. При всей кажущейся простоте, которая дается, увы, ой как нелегко, тихий теплый свет как бы струится из певучих, доверчиво печальных строк, целительно ублажая душу. При чтении мне не раз вспоминался иеромонах Роман, которому я когда-то писал рекомендацию в Союз писателей. Та же обнаженность чувств при полной слиянности с Богом.

Да что говорить о стихах. Их надо читать сердцем. Особенно в эти благословенные дни.

Владимир ЛИЧУТИН

* * *

В дворах старинных Затверечья

Со мной, как с пряжею кудель,

И неотступно, и беспечно

Кружилась, вьюжила метель.

Она на крышу белой ризой,

А мой всегда пытливый взор,

Венчал узорные карнизы —

Зубцы и праздничный подзор.

Была у нас одна путинка,

Но к миру разная любовь.

Она порошила тропинку,

А я проторивала вновь.

К теплу, под каменные своды,

И к свету в узеньком окне.

Ей стыть на паперти, у входа,

Сиять и радоваться мне.

Г. Тверь

ДУМЫ О РОДИНЕ

Вдали от гроз, от вьюги белой,

Я вижу явственней стократ

Твои бескрайние пределы,

Землёю тощей на закат.

Во мгле морозной, осиянной

Холодным заревом светил,

Чтоб выжить днесь… и богоданно

Трудами жить, найдёшь ли сил?

Вернёшься ль к удали посконной?

Иль неминуем чёрный рок?