Газета День Литературы # 70 (2002 6)

Октябрь 1939 г. Из посторонних (за много-много лет) мне хорошо было по-настоящему только с Анной Андреевной. Когда недавно я была у неё и она прочла мне свои стихи, как будто сквозь толщу непроницаемой нашей лжи и лицемерия я, наконец, услышала искренний голос поэта, простой голос женщины, никому не льстящий, только свободно проливающий свою скорбь о сыне таком, какой он есть на самом деле, а не о таком, каким он представляется другим.

Я засыпаю ни поздно, ни рано.

Сердце горит, как открытая рана.

Вижу я брошенных Ваших детей,

Вижу большие глаза матерей,

Слышу, как плещет Печора и Обь,

Странно молчит непроглядная топь.

Родина-мачеха! Сжалься, прости

Гибнущих там, на таёжном пути!

Нас наказуй за безбожный уют,

Ради которого терпят и лгут!

Не засыпая ни поздно, ни рано

Совесть горит, как открытая рана.

Л. Андриевская. 1938 г.

16.11.41. Писать невозможно ни писем, ни стихов, ни дневники. Живёшь с какой-то смертью в груди. Юг у немцев, Украина, Крым, Донбасс, Ленинград в осаде уже третий месяц. Бои под Москвой.

Пишу под артиллерийскую канонаду. Воздушными налётами разрушены все окраины до основания и разворочен центр. В городе голод. Живём у Бориных друзей. Милые люди, но в такое время жить не дома! Снятся страшные сны. Третий месяц спим не раздеваясь. Такое чувство, что всё едешь куда-то и никак не приедешь, или сидишь на вещах и ждёшь поезда, а его нет, нет, нет. А кругом всё грохочет и воздух гудит от снарядов.

Анна Андреевна улетела, она сейчас в Ташкенте. Страшнее всего мне за Тату, жальче всех Борю (Б.М.Э.). Он очень остро голодает, у него началась цинга, опухли глаза — минутами я боюсь потерять его...

А вы, мои друзья последнего призыва,

Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

Над вашей памятью не стать плакучей ивой,

А крикнуть на весь мир все ваши имена!

Да что там имена! Ведь всё равно — вы с нами!

Все на колени, все! Багряный хлынул свет,

И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами —

Живые с мёртвыми: для славы мёртвых нет.

А.Ахматова. 1942г.

Андрей Воронцов "ТИХИЙ ДОН" - ЭПОС РУССКОГО НАРОДА (К выходу 1-го тома "Всех сочинений" М.Шолохова. М., Московский писатель, 2001)

Представьте, что у нашего народа существовал бы эпос вроде "Илиады" (изумительное "Слово о полку Игореве" — все же не "Илиада"), но не было бы ни академического, ни просто хорошо комментированного издания его. Немыслимо! Между тем все до недавнего времени так и происходило. Роман Михаила Александровича Шолохова "Тихий Дон", обеспечивший безбедное существование в советские времена целой армии (а если не армии — так дивизии уж точно) шолоховедов, лишь единицы из которых оказались серьезными исследователями, а большинство — типичными иждивенцами, не был ни признан нашим национальным эпосом, ни издан в том виде, который бы соответствовал этому высокому статусу.

Кто-то скажет, что вопрос о признании "Тихого Дона" нашим эпосом — спорный, но это не более чем инерция "шолоховедения": спорить на самом деле не о чем. Для вящей убедительности сравним "Войну и мир" Л.Толстого и "Тихий Дон". Толстовский роман явно претендовал на то, чтобы стать таким эпосом, но им в полной мере не стал (что не умаляет других его достоинств) — это прежде всего роман о русском дворянстве, что, собственно, признавал в одном из предисловий сам автор. А дворянство и народ после войны с Наполеоном пошли разными дорогами, в отличие от казачества, привилегированного до революции сословия, но с лихвой и сполна разделившего после 1917 года судьбу всего русского народа. Казаки опомнились раньше остальной России (верхнедонские восстания 1918 и 1919 годов), но в конечном итоге судьба вешенских и тамбовских повстанцев была одинаковой. Собственно, она была одинаковой у всех: у дворян, у интеллигентов, у крестьян, у рабочих — потому "Тихий Дон" и стал общенациональным эпосом.