Газета День Литературы # 74 (2002 10)

"Для меня Россия — страна простора, страна песни, страна печали, страна минора, страна Христа".

Геннадий Верещагин. Временные дороги. Стихотворения. — Таллин: Тарбоинфо-Русский Телеграф, 2002.

Геннадий Верещагин живёт в Пярну, Эстония. Пишет русские стихи. Это его первая книга. Пока только хочется пожелать автору плодотворной работы.

Василий Белов. Избранное. — М.: ИТРК, 2002.

В серии "Российская проза на рубеже XX—XXI веков" вышел том нашего классика и юбиляра (Белову 23 октября исполняется 70 лет). В книгу вошли "Привычное дело", "Плотницкие рассказы", "Воспитание по доктору Споку", "Всё впереди" и цикл новых рассказов под общим названием "Повесть об одной деревне".

В недавнем интервью Белов сказал: "Как губили русский народ, так и губят. И проснётся ли русский народ от спячки своей — не знаю. Но мы обязаны будить. Я только этим и занимаюсь все годы. Всей прозой своей". Так он сказал, а потом продолжил: "А может народу выспаться надо? Пусть ещё поспит немного. Накопится энергия. Во время сна он тоже растёт". Это добавил как будто уже другой Белов, Белов рубежа веков.

Сборник: Серафим Саровский. Задушевное слово о великом подвижнике Земли Русской. — М.: Голос-Пресс, 2002.

Собраны слова о святом Серафиме писателей, поэтов, богословов, неизвестных авторов. И приведены слова самого святого о грядущих судьбах России. "Земля Русская обагрится реками кровей, и много дворян побиено будет за великого Государя и целость самодержавия Его; но не до конца прогневается Господь и не попустит до конца разрушиться земле Русской, потому что в ней одной преимущественно охраняется ещё Православие и остатки благочестия христианского".

Михаил Алексеев ПАРЕНЬ ИЗ ЦЕЛИНОГРАДА

Подумалось как-то, не является ли закономерным то, что Поэт как таковой в человеке для широкого круга людей является позже его профессиональной деятельностью, выбранной им самим и, конечно же, более надёжной для жизни, чем писание стихов. В самом деле, зачем ты, поэзия, нужна была, скажем, для Грибоедова и Тютчева, когда они могли бы спокойно прожить и на дипломатическом поприще? Может быть, они почувствовали, что в них сокрыто до поры до времени нечто такое, что окажется гораздо выше и значительнее того, что они делали сейчас в качестве блестящих дипломатов? Кто знает, как там у них было. Но факт остаётся фактом: поэзия, жившая в них как бы подспудно, вырвалась наконец наружу и, никого не спросясь, решительно потеснила дипломатическую славу высокопоставленных чиновников. И оказалось, что это навсегда, навечно: великие поэты России Александр Грибоедов и Фёдор Тютчев сделались величайшей гордостью Земли Русской!

По аналогии с этими богатырями духа я бы назвал имена и прозаиков, оставивших славою своей далеко позади первоначальную профессиональную деятельность, каковая у них была вроде бы достаточно высока, — у А. Чехова, например, у инженеров-землепроходцев Гарина-Михайловского или у нашего современника В. Шишкова. Да мало ли ещё кого!

Вот сейчас передо мной лежат два поэтических сборника, вышедших один за другим в течение двух последних лет и прочитанных мною в радостном удивлении. Правда, мне бы следовало сначала покраснеть, а потом уж порадоваться: Геннадия Гоца я знаю, и притом очень близко, в течение многих лет, но лишь по московским литературным делам, не собственно, правда, нашим, а другой пишущей братии, что входило в круг его и моих обязанностей: я был главным редактором журнала "Москва", ну, а он, Геннадий Гоц, перебывал во многих ипостасях, связанных с издательской деятельностью. А то, что он ещё и прекрасный поэт, я узнал лишь сейчас, и только вот из этих двух книг.

Одну книгу автор назвал "С холмов Крылатского", а вторую — "Озёра памяти". И сразу же у вас, мой читатель, возникает вопрос: "А что же означает заголовок ваших заметок, откудова явился этот парень из Целинограда, когда нету уже такого города в России, и целина, восславившаяся многими поэтами, оказалась своею большей половиной в другой стране, — откуда же?!"

Отвечаю: оттуда же, из Целинограда! А вы найдите оба сборника и прочтите их один за другим, и вы всё поймёте. То есть увидите, что Целинная эпопея и соответственно Целиноград вошли в сердце поэта Геннадия Гоца как лучшие годы его жизни, как героические её страницы, как, скажем, Сталинград в моей судьбе. Вот прошло уже без малого шестьдесят лет, а Сталинград меня не отпускает, и я ничего не могу поделать с этим.